В ХIХ веке случаи отпуска дворовых по завещаниям уже чрезвычайно редки. Число отпускаемых на волю совершенно ничтожно, так как завещательные распоряжения касались обычно лишь нескольких «доверенных» слуг-дворецких, камердинеров или управителей. Это были, большей частью, старики и «отпускные» грозили им подчас голодной смертью. Да и куда было уйти им, когда дети их, обычно, на волю при этом не отпускались. Как редки были в это время случаи «отпуска» дворовых по духовным завещаниям показывает «духовная» Н. П. Шереметева, скончавшегося в 1809 г. Согласно его завещанию было освобождено всего 22 человека, в том числе четыре художника. Между тем, Шереметеву принадлежало 123 000 крестьян, в том числе несколько тысяч дворовых.
Чтобы как-нибудь избавить своих детей от рабства, крепостные, жившие в Петербурге или в Москве, нередко относили их в воспитательные дома. Таким образом, дети навсегда лишались родителей, но зато выходили оттуда свободными людьми. Наиболее способных из них воспитательные дома отдавали даже для завершения образования в столичные гимназии. Это обстоятельство привлекло, наконец, внимание правительства. И 20 декабря 1837 г. последовало воспрещение приема питомцев воспитательных домов не только в гимназии и спб. коммерческое училище, но даже в уездные училища. Хотя сюда и попадали только наиболее способные воспитанники, но «умножающийся из года в год принос детей в Петербургский и Московский воспитательные дома обнаружил, — гласил приказ, — что многие родители отчуждают законнорожденных детей своих от родительского попечения семейного быта, Не по причине нищеты… а для того, чтобы этим подлогом (!) вывести детей своих из сословия, к которому принадлежит… или доставить выгоды по гражданской службе выше своего состояния».
Раб, довольный своим положением, вдвойне раб, потому что не одно его тело в рабстве, но и душа его.
Бурке.
В эпоху расцвета крепостного права из крестьянской массы стал постепенно выделяться наиболее зажиточный слой. Это счастливое меньшинство, жившее бок о бок с голодной, нищей массой, представляло собою крупную денежную силу, державшую в своих руках все нити хозяйственной жизни деревни. Случалось, что крепостной, составив себе капитал в деревне, уходил в город, где он проживал по паспорту, выданному помещиком, которому он платил ежегодный оброк. Он вкладывал свой капитал в какое-либо торговое дело, вкупался в артель, открывал мастерские, лавки и меняльные конторы. «Многие крестьяне, пользуясь дозволением господ своих, — пишет Ф. Дурасов, — ведут торговлю на правах купечества, на сотни тысяч рублей собственного капитала». По существу они мало чем отличались от полноправного столичного купечества. Лишь в случаях заключения некоторых торговых сделок, крепостные, не имевшие на то права, прибегали к помощи подставных лиц из среды мелких чиновников или приказных. Им не разрешалось также строить и покупать в столице дома. Свод законов о состояниях воспрещал всем «сельским обывателям», тем паче крепостным людям, приобретать недвижимости в Петербурге (ст. 249 и 1047). Поэтому в тридцатых годах в столице — на три с лишним тысячи дворянских и чиновных домов приходилось всего 4 крестьянских дома. Богатей-крепостной мог лишь поэтому «снимать дом», что не мешало ему жить в полном довольстве, щеголяя кровными рысаками и бобровыми шубами.