, практикам надомного производства и прочим? Унция практики обычно стоит больше, чем тонна теории.
Понадобится, однако, много унций, чтобы заложить экономические основания мира. Где взять силы, дабы воспротивиться таким ужасным перспективам? И где, вдобавок, взять силы, чтобы побороть неистовство алчности, зависти, ненависти и вожделения в себе самом?
Думаю, Ганди дал ответ: «Нужно осознать существование души отдельно от тела, осознать постоянство ее природы. Это осознание должно иметь характер живой веры. В конце концов, отказ от насилия не помогает тем, у кого нет живой веры в Бога любви».
Было бы преувеличением говорить, что наше экономическое будущее предрешено экономистами, однако в значительности их влияния — или, по крайней мере, влияния экономики — едва ли можно сомневаться. В современном мире экономике принадлежит решающая роль в формировании направлений человеческой деятельности, поскольку она служит источником критериев «экономически целесообразного» и «нецелесообразного», а никакие другие критерии не оказывают большего влияния на действия индивидов, групп, а также правительств. Поэтому может возникнуть мысль, что совета о том, как преодолеть опасности и трудности, с которыми столкнулся современный мир, следует ждать именно от экономистов.
Каков ответ экономистов на проблемы, обсуждавшиеся в предыдущих главах? Когда экономист выносит вердикт, что та или иная деятельность «экономически обоснована» или «экономически нецелесообразна», встают два важных и тесно связанных друг с другом вопроса: во-первых, что этот вердикт означает? Во-вторых, является ли этот вердикт информативным в том смысле, что может служить разумным основанием для практических действий?
Обратившись к истории, можно вспомнить, что когда 150 лет назад шли разговоры об учреждении должности профессора политической экономии в Оксфорде, многие отнюдь не были рады такой перспективе. Эдвард Коплстон, выдающийся ректор колледжа Ориэль, не хотел допускать в университетскую программу науку, «столь склонную поглощать все остальные». Даже Генри Драммонд (из поместья Элбери Парк), учредивший должность в 1825 году, счел необходимым подчеркнуть, что новую дисциплину нужно держать «в подобающих ей рамках». Первый профессор, Нассау Сениор, определенно не был создан для узких рамок. Уже в своей инаугурационной лекции он предсказал, что новая наука «станет в глазах общества одной из интереснейших и полезнейших наук о человеке», а также, что «человечество в массе своей находит в погоне за благосостоянием величайший источник морального самосовершенствования». Конечно, не все экономисты бросались столь амбициозными заявлениями. Джон Стюарт Милль (1806-1873) рассматривал политическую экономию «не как вещь в себе, но как часть более обширного целого; как ветвь социальной философии, столь сильно сплетенную со всеми остальными ветвями, что ее выводы, даже в пределах ее собственной области, только условно истинны и подвержены вмешательству и противодействию причин, не находящихся в ее прямом ведении». Даже Кейнс, вопреки своему (уже цитированному) совету, согласно которому «жадность, ростовщичество и предусмотрительность должны еще какое-то время оставаться нашими богами», предостерегал нас «переоценивать важность экономической проблемы или решать ее ценой других, более принципиальных и непреходящих вопросов».