— Великолепный конь.
Он взглянул в мою сторону.
— Да, — последовал ответ.
Что-то в выражении его лица изменилось, оно стало более замкнутым. Я пожалела, что стала тому причиной. Дауд обмотал ремешки хлыста вокруг руки.
— С тобой хорошо обращаются?
Я кивнула. Мне хотелось что-то сказать, но меня вдруг охватили смущение и тревога.
— Ты одета как бакривар, пастушка, но твои волосы и лицо — они не соответствуют одежде.
Он направился ко мне, и мое дыхание участилось, но Дауд прошел мимо. Я почувствовала терпкий запах его блестящей от пота кожи.
— Подожди, — сказала я, и он снова повернулся ко мне. — Я… Когда я смогу вернуться?
Прежде чем заговорить, Дауд некоторое время изучал облака у меня над головой.
— Если хочешь, я могу сделать так, чтобы ты уехала завтра.
Он ждал ответа. Почему я не сказала: «Да! Да! Я должна уехать завтра, как можно скорее!»?
— Однако это может оказаться непросто, — неожиданно добавил Дауд.
— Почему?
Он начал перебирать заплетенные в косички мягкие сыромятные ремешки своего хлыста. Я смотрела на его руки.
— В лагере есть только один гуджар, которому я могу доверить провести тебя через горы, и это наш единственный конюх. Поездка в Симлу и обратно займет семь или восемь дней. За эти восемь — или, может быть, десять — дней мы закончим объезжать лошадей, прежде чем перегонять их в Пешавар. В это время конюх будет нам просто необходим. Но я пообещал доставить тебя в Симлу. Если ты очень хочешь уехать, я позабочусь…
— Нет.
Неужели я сказала «нет»?
Теперь на лице Дауда появилось любопытство. Он похлопал хлыстом по бедру.
— Разве твой муж не будет волноваться?
Я не ответила.
Хлыст в его руке замер.
— Значит, ты пробудешь в лагере еще некоторое время? Таково твое желание?
Прошло по меньшей мере десять секунд, и я ответила:
— Да, таково мое желание.
— Да будет так, — сказал Дауд, затем развернулся и ушел, оставив меня одну в неподвижном, разреженном воздухе Кашмира. После его ухода мне стало одиноко.
Глядя, как он уходит, я поняла, как называлось это непонятное мне чувство: страсть.
Что я знала о страсти? Я думала, что это чувство, возникающее в определенных частях тела, которые для этого предназначены, когда же оно удовлетворено, то снова впадает в спячку. Я и представить себе не могла, что страсть способна жить своей собственной жизнью, что она наполняет все тело и влияет даже на мысли. Что от нее невозможно избавиться. Мне понадобилось почти двадцать лет, чтобы это понять, несмотря на то что семь из них — между одиннадцатью и семнадцатью — меня использовали как предмет для утоления страсти. Вернее, меня использовали для утоления похоти, и в тот самый момент, когда меня охватила страсть, я осознала, в чем заключается разница между этими двумя понятиями.