— О Господи, миссис Инграм! Боже, Боже! Я не хочу показаться алчным, но это дело отняло у меня немало времени и, как вы справедливо заметили, душевного здоровья. В последнее время я вел себя достаточно несдержанно. Было бы невежливо называть сумму, оговоренную мистером Инграмом, но…
Доктор Хаверлок снова впился взглядом в деньги, лежавшие совсем рядом с ним.
Я похлопала его по руке.
— Я понимаю, — сказала я с жалостью в голосе. — Не могли бы вы теперь принести документы, мистер Хаверлок, и произвести обмен?
— Ну, — медленно начал он, — я не уверен, какие именно документы вы имеете в виду.
— Медицинское заключение, доктор Хаверлок, — сказала я сладким голосом.
Я пододвинула деньги чуть ближе к нему.
По-прежнему не сводя глаз с сотен тысяч рупий, доктор Хаверлок полез во внутренний нагрудный карман, и я услышала шелест разворачиваемой бумаги.
Он отдал мне документ, и, прочитав его, я снова упаковала деньги и передала доктору сверток, затем протянула ему правую руку.
Он хотел было поцеловать ее, но, наткнувшись на мой взгляд, ограничился крепким рукопожатием. Мы встали, каждый держа в руках свою добычу, и обменялись улыбками.
В этой игре мы показали себя достойными соперниками. И оба получили то, чего желали больше всего.
За несколько часов все было кончено. Последние минуты перед смертью Сомерса я провела у его постели, гладя его исхудалое лицо и изображая перед слугами и доктором Хаверлоком послушную долгу жену, успокаивающую умирающего мужа. Мое лицо оставалось невозмутимым, но про себя я разговаривала с Сомерсом:
«Я обманула тебя, обвела вокруг пальца, но ты никогда этого не узнаешь. И теперь все закончилось. Мой кошмар закончился. Я спасла свою жизнь и душу своего ребенка».
Я почувствовала, что, несмотря на болезнь и слабость, Сомерс понял: невзирая на мое прошлое, из нас двоих я оказалась сильнее. Он был не властен над моим будущим. Я поняла это по тому, как его невидящие глаза вращались в глазницах, по тому, как сильно дрожали его губы, словно пытаясь что-то сказать. Я приложила ладонь к его губам, пригладила ему волосы и поцеловала в холодный сухой лоб.
— Все кончено, Сомерс. Вся ненависть и боль, которую ты мне причинил, осталась в прошлом, — проговорила я так тихо, что все остальные, находившиеся в комнате, могли услышать только неразборчивый шепот, последнюю клятву любви, данную женой умирающему мужу.
— Я добилась своего, — добавила я еще тише и увидела, что веки Сомерса дрогнули, что он меня услышал. Я знала, что он все понял.
Откуда-то из глубины его горла раздался тихий предсмертный хрип, затем глаза Сомерса закатились, уставившись на обвисшую ткань панкха, и застыли так, не мигая.