— Свирид Яковлевич, неужто и вас ругают? — удивилась русая улыбчивая Уляна. — Никогда бы не подумала.
— Еще как перепадает, хоть я в таких случаях и орден нацепляю на гимнастерку и пиджак расстегиваю, — отвечает Мирошниченко и сам смеется своей выдумке.
— Выругал и ничегошеньки не пообещал? — Лицо Марченка увяло.
— Нет, пообещал. Он хоть и сердился, а за школу и у него душа болит. Сказал, что при первой же реквизиции у спекулянтов дадут что-нибудь и на школу… Ну, там ситчик какой ни на есть.
— И на том спасибо. Хоть бы вместо обещанных сапог ситчиком разжиться!
— Непременно получим.
— Буду ждать. Вы сынка Олександра Пидипригоры знаете?
— Юрия?
— Да, да! Любознательный подросток, все мои книжки уже перечитал. А теперь прошу вашей помощи.
— Чем же я могу помочь?
— Есть у меня предложение, — Марченко понизил голос, чтобы не услышала Уляна, — пойти к попу.
— Мне пойти к попу?! — Мирошниченко удивился и рассердился. — Вы подумали, что сказали?
— Подумал, Свирид Яковлевич. Ради науки я пошел бы и к черту, как один немецкий ученый, только душу не продал бы. Ведь у попа три шкафа книг.
— Будь хоть двадцать три, а я к нему — ни ногой.
— А я ходил, не постеснялся.
— Не дал?
— Хуже — на смех поднял: «Могу предложить вам только божественные книги, для очищения души…» Ну, коммунисту он, я думаю, об очищении души не заикнется.
И, не дав Мирошниченку опомниться, учитель попрощался и поспешил в школу.
— Наговорил, наболтал — и бежать, а ты думай, что делать… — пробормотал Мирошниченко и почесал в затылке.
— Очень хороший и деликатный человек, — похвалила Уляна учителя.
— Деликатный-то деликатный, а до самого нутра доберется. Как моя мама поживает, скажи, Уляна? Давненько я у нее не был.
Свирид Яковлевич улыбается, вспоминая свою молочную мать, которая и доныне удивляется, как она, маленькая женщина, смогла выкормить такого. «Ты ж у меня весь на подушечке умещался», — часто говорила она.
— Сердится мать на вас.
— Что так?
— На спаса ждала вас и на пречистую, а сынок не пришел.
— Все некогда.
— Она так и говорит: «Свирид приходит ко мне, только когда ему худо».
Мирошниченко выругал себя и твердо решил пойти к матери, как только выпадет свободный часок.
— Что у тебя, Уляна?
— То же, что у всех, Свирид Яковлевич: землю мне дали, где думали? — Она доверчиво заглянула ему в глаза.
— А ты что же сама на собрание не пришла?
— Где уж бабе ходить на собрание! И смех и грех…
— Глупости, Уляна! Кому же, как не тебе, теперь быть в передовых? Муж добровольцем на Врангеля пошел, брат с Петлюрой сражается.
— И не уговаривайте, Свирид Яковлевич! Никуда я не пойду.