Бледный Степан Кушнир появился на пороге, молча прислоняется к притолоке. Его окликнули сразу несколько голосов.
— Кто там лазил?
— Столыпинский дворянин, — ответил Кушнир, глядя поверх голов.
— Барчук?
— Он.
— А ты ему что сказал?
— А что мне с ним говорить? Сказал, что он сучья контра и чтобы не любовался нашим собранием.
— А он тебе на это что?
— Сказал, что не собранием пришел любоваться, а мной.
— А ты ему что?
— Я ему посоветовал прийти завтра на поле и полюбоваться, как я его землю буду мерить. Тогда я красивее стану.
— Га-га-га! — гремит собрание.
Только Степан и Мирон не смеются.
Свирид Яковлевич поднимает над головой большую руку, вокруг становится тише.
— Теперь, после смерти нашего Василя, земля ему пухом, нам надо выбрать нового председателя земельной комиссии. Сами знаете, какого надо мужика для этого дела: чтоб и землю знал и к людям подходил с понятием.
— А тебе, Свирид Яковлевич, нельзя за двоих? — зашепелявил, поднимаясь с лавки, сухой, как опенок, Поликарп Сергиенко.
Его заостренное книзу лицо выражает и почтение к Мирошниченку и другую, тайную мысль, которую, впрочем, не так уж трудно раскусить: «Пусть все почести и вся ответственность ложатся на одного. Свириду такая уж доля выпала — все эти годы ходить в смертниках. Жаль его, да что ж, пусть сам и несет свой тяжкий крест».
— Кого же выберем?
Мирошниченко отворачивается от Поликарпа, и у того сразу лицо становится жалким: рассердился, того и гляди, поменяет завтра землю, ткнет тебе вовсе черствый клочок, который можно бы подсунуть кому-нибудь из бедняков побогаче. Гляди, так и сделает, — ведь Мирошниченко хоть и свой человек, а все же начальство, да еще коммунист. А Сергиенко хорошо знает — коммунисты теперь с большевиками на ножах: большевики хотят дать беднякам больше земли, а коммунисты — меньше, им только все в свою коммунию подавай.
Сергиенко окидывает быстрым взглядом лавки, раздумывая: кого бы хоть из дальней родни выбрать председателем земкомиссии, чтобы он по-родственному выкроил земельку получше?
А в зале, сбивая Сергиенка с толку, уже звучат голоса.
— Тимофия Горицвита!
— Степана Кушнира!
— Не надо Кушнира: молод еще, горяч!
— Пускай сперва женится!
— Это дело недолгое!
— Ивана Бондаря!
— Ой, миленькие, не выбирайте моего! — испуганно откликнулась из коридора обычно жадная до всякого дела Марийка Бондарь.
Она осторожно вынесла из темноты располневший стан и топталась босыми ногами на пороге.
— А тебе чего надо на собрании, добрая женщина? Или печи дома мало? — возмутился Олександр Пидипригора. — Где ж это видано, чтобы на серьезное собрание бабы перлись?