Марийка смахнула с глаз слезы и нарочито тяжело вынесла свой живот в темный коридор, чтобы и люди видели что вот-вот появится на свет новая жизнь. Иван даже сплюнул с сердцем.
«Ну не чертова баба? А скажи, что где-то привезли соль или керосин, бегом побежит, словно шестнадцатилетняя…» — и прикинул мысленно, как будет дома отбиваться от жены.
Пока он думал об этом, вокруг поднялся густой частокол рук.
Вздыхая, тянет руку и Поликарп Сергиенко, хотя ему и не удалось продвинуть кого-нибудь из своей, пусть самой дальней, родни. И как он заранее об этом не подумал? Но хоть и тоскливо человеку — он горячо голосует за всех кандидатов, потому что разве угадаешь, который из них пройдет? Нет, лучше уж быть добрым со всеми.
Председателем земельной комиссии почти единогласно избрали Тимофия Горицвита, хотя он и отнекивался: дескать, и грамоты вот нистолечко не знает и говорить не умеет.
— Ну учись теперь и грамоте и говорить! — с размаху хлопнул его по плечу немолодой кузнец Кирило Иванишин. — Да ступай же, чертов сын, поклонись людям за честь! — подтолкнул он Тимофия загрубелой от огня и железа рукой.
Высокий, суровый Тимофий смущенно поднялся с лавки, смущенно улыбнулся людям грустными глазами и снова хотел сесть, но Иванишин придержал его:
— Погоди, Тимофий! — И он окинул взглядом собрание. — Думаю, следовало бы председателю земкомиссии ради великой нашей правды съесть сейчас щепотку земли, чтобы помнил, на какое дело выбрали его. Или, может, так поверим Тимофию?
— Поверим! — первым крикнул Поликарп Сергиенко, чтобы Горицвит знал, кто стоит за него горой.
— Тимофий правдивый человек! — загудели вокруг, и даже Марийка Бондарь, которая на миг выглянула из тьмы коридора, одобрительно кивнула головой.
— Слышишь? Село землю тебе доверило. Ты знаешь, как ее надо делить? — Иванишин смотрит на Горицвита упрямыми глазами, в которых, кажется, и сейчас мерцают живые огоньки кузницы.
— А так, — медленно проговорил Тимофий, — чтобы и вы ни одной лишней борозды не получили.
— Выбрал на свою голову! — шутливо развел руками Кирило и первый засмеялся, усаживая рядом с собой Горицвита. — Не ждал от тебя такого сраму, чертов сын!
— Свирид Яковлевич, а кто же теперь, прошу прощения, сможет мне переменить надел — Тимофий или вы? — заговорил, приглушая слова усами, поднявшийся со скамьи Мирон Пидипригора.
— Переменить? — удивился Мирошниченко. — На что тебе менять его, старина?
— А, — махнул рукой Мирон, — прошу прощения, баба житья не дает. И чего ей только, спрашивается, надо? Клещом вцепилась в душу, заживо перегрызает.