Вопрос был неожиданным, я даже закашлялась, оттягивая ответ.
– Ну, я как-то не задумывалась об этом. А вообще, ты девушка свободная и личную жизнь можешь
строить, как тебе вздумается.
– Денис Андреевич – мой отец.
Я поперхнулась непонятно чем, даже слезы на глазах выступили. Вот это да!
– Отец? – переспросила я и отпила минеральной воды из бутылки.
– Отец. Моя мама была его любовницей много лет. Он ее бросил перед тем, как я родилась. Мною он
не занимался совсем, так, деньги иногда передавал и приезжал пару раз в году. Всегда боялся, что
мама его жене расскажет. А мама и не думала даже. Она не из таких, любила его до самой смерти. У
нее рак нашли два года назад. За два месяца угасла. Лечить поздно было – запустили. Когда я одна
осталась, отец меня на работу взял. Правда, просил, чтобы я о нашем родстве не распространялась.
Я пребывала в шоковом состоянии, но это многое объясняло: и их уединения в кабинете, и его
отношение к Карине, и то, что он ее домой отвозил тоже. Вот ведь люди. Сразу видят что-то
развратное, мерзкое. Никому и в голову не пришло, что они родственники. Да и мне тоже.
– Я тебе сочувствую. Потерять маму в столь юном возрасте очень тяжело.
Больше добавить было нечего. Я ведь тоже считала, что она спит с начальником.
– А почему мне рассказала?
– Не знаю, – Карина пожала плечами. – Ты мне всегда нравилась. Ты на них не похожа. Не хотелось, чтобы ты про меня и про отца так думала. Приезжай ко мне в гости как-нибудь, я на Ленинградском
проспекте живу одна. Вот в университет поступать собираюсь. А по вечерам всегда дома, буду рада
тебя видеть.
Я кивнула, все еще находясь под впечатлением от признания Карины, от собственной глупости и
недальновидности. Однозначно, теперь я к Карине буду относиться иначе, и в гости заеду
обязательно. Трудно ей одной, наверное, без мамы. Она, конечно, не ребенок уже, но в двадцать лет
остаться совсем одинокой - это ужасно. Да и еще и вечно тайну хранить. У Андросова Дениса
Андреевича своя семья есть, там двое детей, если не ошибаюсь. Сын и дочь. А про эту он вспомнил
только, когда ее мать умерла. Дань отдает или совесть мучает. Бедная девочка.
Домой я зашла, утопая в ворохе сумок и коробок. Ванька тут же подкатился ко мне колобком. Его
восторгу и радостным воплям не было предела. Бедненький мой, как давно мама с папой ничего тебе
не дарили. Сережка вышел немного взъерошенный и заспанный. Наверняка, уснул на диване, пока
меня ждал.
Он почесал в затылке, посмотрел на пакеты.
– Ну, ты даешь, мать. И сколько все это барахло стоило?
Я оторопела, поставила пакеты. Барахло? Ничего себе, барахло!