Вика слушала с грустью, любовь её не интересовала больше как понятие и как сущность. Она была рада за подругу, но собственные заботы лежали на сердце неподъемной гранитной плитой. Она еле могла улыбнуться и Ольга, конечно, все понимала. Она расспросила про развод, про планы, про институт. Никак не могла понять, почему Вика не хотела судиться хотя бы за квартиру родителей, уж не говоря про всю собственность. Вика и сама с трудом это понимала, просто чувствовала, что не могла этого сделать.
— Я боюсь суда, боюсь битвы, боюсь, — повторяла она Ольге, — не страшно проиграть. Страшно, что в этом сражении останусь калекой. Понимаешь, можно побороться за деньги, за квартиру, ведь мне и вправду негде жить. Здесь вряд ли можно существовать зимой, — безжизненно, почти неслышно говорила она, — наверное, было бы правильно вступить в схватку, пойти в суд, доказывать, что он обокрал меня. Но не деньги меня сейчас интересуют. Я и так калека: вместо сердца — застывший камень, пусть эти слова не покажутся тебе высокопарными — я действительно это чувствую. Вместо родителей — сплошная боль. Я не хочу воевать. Не хочу. Всегда мне приходилось отстаивать себя. Когда мама и папа умерли — я крепилась, боролась с дедом, его попытками изменить меня под себя, его не стало — боролась с людьми, пытавшимися растащить меня на кусочки. Боролась с чувствами к зеленоглазому альфонсу, когда он ушел и не оглянулся. С Выгорским я не хочу бороться, — комок в горле мешал говорить, — даже если правда на моей стороне, я не в силах потратить несколько лет жизни на войну. Я просто хочу идти дальше. Не оглядываясь, не вспоминая. Я не верю, что в жизни будет что-то светлое. Я чувствую себя старухой. Покалеченной старухой. Всё, на что у меня есть силы — это просто тащить ноги. Иметь связь — даже если это только судебное разбирательство — сейчас для меня слишком тяжело. Я еле жива, чтобы дышать. Пойми.
Ольга была из тех, кто понимал. Она больше не задавала вопросов, только внимательно слушала, если Вика делилась наболевшим. Она переночевала две ночи, вырывая Вику из задумчивости и тоски. Не шутила наиграно, не пыталась развлечь веселыми баснями. Просто была подругой. Была рядом. Оставалась спокойной в настоящем и уверенной в будущем. Она сунула Вике деньги, как та не отказывалась. Велела сделать новый паспорт и быть сильной.
В среду Денис приехал за ней. Парень показался Вике простым, улыбчивым, серьезным. Он носил драные шорты, симпатичную клетчатую рубаху, ездил на старенькой тайоте и слушал рок. Втроем они сгоняли в загс, чтобы Вика подала документы на возвращение девичьей фамилии. Потом ребята любезно подвезли её до института. Она собиралась оформить академический отпуск, потому что в этом году не могла заплатить за учебу. А что будет дальше — неизвестно. «Как говорится, поживем — увидим», — грустно утешала Вика себя.