Бедная Инита проплакала всю оставшуюся ночь, когда крайне недовольный и злой король удалился в свои личные покои, а утром упала в ноги главному волшебнику Иулею.
– Сжалься надо мной, всемогущий Иулей, и помоги мне, – взмолилась она.
– Какое горе гложет тебя, красавица, скажи, – спросил могучий волшебник, – ибо, что случилось с тобой, я знаю и сам.
– Моё сердце переполнено любовью к благородному Крансу, о, великий кудесник, – ответила Инита, – но злая судьба отдала меня в руки престарелого короля, не ведающего любви. И теперь у меня есть только семь дней, чтобы доставить ему удовольствие на ложе, иначе меня сбросят со скалы. А как это сделать, если он уже стар, и силы его растрачены полностью? Он ничего не смог в прошедшую ночь, хотя я старалась.
Седовласый Иулей, лицо которого было испещрено морщинами, но голубые глаза сверкали молодо и живо, а тело сохранило стройность и благородную осанку, долго смотрел на склонившуюся перед ним молодую женщину. Ей было не больше двадцати. Как раз в таком возрасте много лет назад погибла его единственная и горячо любимая дочь Сеула. Она и сейчас приходила к нему в снах, всегда грустная, печальная. А эта женщина напоминала её цветом удивительно зелёных, как молодая листва, глаз и золотистых, завивающихся крупными кольцами волос. И в выражении лица было что-то до боли знакомое.
– Встань, дитя моё, – произнёс главный волшебник, – и утри слёзы. Я помогу тебе.
Всё вышло так, как сказал волшебник. Этим вечером, когда король Жуарес пришёл в выделенные ей покои, Инита встретила его улыбкой. Усадив короля в удобное кресло и обложив его мягкими подушками, она стала танцевать перед ним, постепенно сбрасывая с себя детали одежды. Чтобы танец был более убедительным, она представляла себе любимого Кранса, и тело наполнялось негой и желанием. Король Жуарес несколько оживился. Потом женщина стала так же медленно раздевать его, обнажая крепкое ещё, но утратившее гибкость тело. По ходу дела она ласкала обнажавшиеся участки, гладила и целовала их, стараясь не ощущать чужого мужского запаха, так отличающегося от того, к которому она успела привыкнуть. А когда король был уже обнажён и, как оказалось, даже возбуждён, наложница предложила ему выпить немного вина, поднеся изящный поднос с двумя бокалами, наполненными красной жидкостью.
– Сегодня ты нравишься мне гораздо больше, девушка, – милостиво произнёс король, слегка улыбаясь уголками губ (его открытой улыбки не был достоин никто в королевстве, как он считал; так он улыбался только себе в зеркале), – и я пожалуй смогу насладиться тобой.