Однако возврат к «наивному» познанию немыслим. Единственное, что можно и должно сделать, это – предъявить к рефлексии два требования. Во-первых, следует остерегаться смешения понятий, характеризующих рефлексию, с первоначальным воззрением. Во-вторых, следует всегда давать себя ясный отчет в мотивах, определяющих рефлексию к различениям признаков представления – объекта, и производить оценку реального значения названных различений только исходя из означенных мотивов.
Мотивы эти, поясняет Вундт, – психологического характера.
Разложение представления-объекта на представление и объект обуславливается тем обстоятельством, что наши «внутренние», психические переживания – двоякого рода. Мы относим к представлениям то, что дается нам непосредственным опытом, и чего мы не можем произвольно ни создавать, ни изменять. Наоборот, элементы, говорящие о произвольной деятельности или воздействиях их на нас, относятся нами к хотению или чувствованию. «С одной стороны, мы подчинены связи, которая нам дана, а с другой – мы активно вмешиваемся в эту связь». На этой почве возникает взгляд, согласно которому хотение и представление решительно противополагаются друг другу, причем, представление определяется, как пассивное начало, как «способность» претерпевать, и воля – как начло активное, как способность оказывать воздействие на развитие «внешнего мира». Подобное разграничение психических элементов Вундт считает неосновательным: воля, в известных случаях, может играть пассивную роль, а представления – активную (иногда представления принуждают вою действовать в определяемом ими направлении).
Двойственность нашей психической природы надо понимать не как антитезу двух независимых друг от друга, несоизмеримых начала – пассивного и активного, но как двойственность всего нашего внутреннего бытия, проявляющуюся в двойственности функций воли и представления. Мы можем рассматривать волю то как определяющую, то как определяемую, а представление то как данное нам, то как создаваемое нами. «Не только каждое из этих пониманий законно, но и там, где получает признание исключительно одно понимание, оно должно быть дополняемым другим: не существует ни хотения, ни представления, которые не были бы в то же время и пассивными и активными, не обуславливались бы иными элементами сознания, которые, в конце концов, вступают в общую связь духовной причинности, и, в свою очередь, не оказывались бы обуславливающими содержание нашего мышления, исходными пунктами новых духовных действий».
Таким образом, моменты пассивности и активности сами по себе еще не могут определять разграничение субъекта и объекта, будучи связаны с целым содержанием сознания и со всеми составными элементами последнего. В качестве разграничивающего фактора Вундт выдвигает «