Так начиналась благостыня московская – посещением темниц и острогов, освобождением колодников в прощеные дни и двумя великими царскими трапезами для нищей братии – сыропустной и благовещенской. И свершалось так из года в год. На том и стояло царство Московское.
Подходило между тем Вербное воскресенье.
В неделю ваий свершалось шествие на осляти.
Это было всенародное зрелище смирения царя. Патриарх олицетворял образ Христа, Москва, как новый Иерусалим, встречала Его «осанной», а московский царь, пеший, вел под уздцы белого Христова коня.
Русская жажда преображения всего земного в небесное и воплощения небесного в земном была в таком сочетании патриарха на белом коне и пешего царя перед ним.
Иностранцы Маржерет, Бер, Гаклюйт, Олеарий с одинаковым изумлением описывают величие этого шествия.
Из Успенского собора выносили высокую украшенную вербу. Под нею с пением стихир шло пять отроков в белых одеждах. За вербой начиналось шествие больше чем тысячи отроков, в белых одеждах, с горящими свечами. Это было белое шествие.
Потом несли хоругви и образа. Это было золотое шествие: золотые хоругви, священство в золотых и цветных парчовых ризах. За священством в золотой парче, в алмазах и жемчугах шло пешим боярство.
Белое и золотое шествие внезапно прерывалось красным: снова шли отроки, но уже в красных одеждах. Они замечательно, назывались на Москве – пламенниками.
Пламенники сбрасывали с себя красные одеяния, расстилали их перед белым конем.
Перед конем шел государь. Он вел за уздцы белого коня. Конь был весь покрыт ослепительно белым сукном, и его голова была в московском белом капуре.
Царь вел коня под уздцы. На коне – патриарх. В его левой руке окованное золотом Евангелие, правой он благословлял московский народ.
Шествие двигалось за Спасские ворота до Покрова, к Василию Блаженному.
Хрустальные кресты и рапиды несли московские протопопы.
За протопопами шли московские соборные ключари. За ключарями, в цветных ризах, – духовенство всея Москвы.
На Лобном месте патриарх сходил с белого коня и подавал государю палестинскую пальмовую ветвь и русскую вербу.
О Боже мой, кто будет нами править?
О горе нам!
Пушкин
Сколько бы веков ни прошло и как бы ни был отдален потомок, навсегда затаилась в нем память о милосердном свете древнего Московского царства.
Милостыня нищей братии, посещение острогов, темниц, освобождение заключенников, прощение вин перед лицом всепрощающего Господа – так каждый год, от века в век, покуда стояло Московское царство, волнами света поднималось, разливалось его милосердие.