– Одари меня, княгиня!.. – просит воевода.
– Нет, – отказывается княгиня. – Со своей женой любосластись!
– Дай мне в последний раз самый твой бесценный агамантный дар! – напорствует воевода.
Согласилась, вздохнувши, княжья мужатица и пустила воеводу на одр. Вверг воевода уд княгине в естество женское, а перстень агамантный на мехирь и нанизался!
Утром хватился князь перстня. Взошел к княгине своей в горницу:
– Не ведаешь ли ты, жена моя, агамантный мой перстень?
– Нет, – солгавши жена.
– Ну, видно, холопы украли, – молвит князь.
А се… Пошел князь по своим важным княжьим делам в приказ. И встречает там воеводу. А у того на пясти перстень агамантный!
Смутился князь: «Ох, видно, перстень-то аз у воеводовой жены в горнице обронил! Прознал воевода про мое любодейство! Убьет он меня, князя старого, дряхлого! Придется перстнем агамантным от воеводы откупаться».
Покряхтел князь, покряхтел, да делать нечего – смолчал о перстне-то.
На другую ночь опять воевода похотствует к княгине! Пробрался он в горницу ее.
– Погоди, дорогой воеводушка, – рекши хитрая княгиня. – Сейчас только перстень поищу, и опосля будем любосластиться.
– Какой перстень? – взволновался воевода.
– Князь мой потерял где-то печатный свой перстень, которым должен был опечатать указ.
– Да что за указ? – вящее прежнего заволновался воевода.
– Указ об том, чтоб всем любодеям и блудодеям пуп вырывать да подпупную жилу прижигать. Ну да ладно, забудем про перстень печатный! Давай лучше любы творить.
Испугался воевода: «А ну как старый князь перстень печатный тоже в лоне у жены обронил?» И кинулся вон.
С той поры ни князь, ни воевода чужих жен-мужатиц не похотствовали.
– О-хо-хо! – колыхалась Василиса.
– Ай да бабы! – мотал бородой Извара.
Феодосья едва расслышала сквозь хохот стук в дверь.
– Кто здесь? – выглянула она в сени.
За дверями стояла Акулька.
– Чего тебе?
– Хозяйка молодая, дозвольте у хозяина изволения спросить? – с поклоном протянула холопка.
– Ну, зайди. Батюшка, Акулька испросить дозволения хочет.
– Чего еще? – повернулся к дверям Извара Иванов.
Акулька, поминутно кланяясь и бормоча «уж простите меня сущеглупую», поведала, что старшие ея дети бегали кататься на соломе с горы, да и уморозили до смерти двухмесячное чадце, Арефку.
– Как это уморозили? – грозно вопросила Василиса. – Ты, небось, нарочно Арефку уморить велела, чтоб на корм не тратиться да люльку не качать? Все бы дрыхла, опреснок!
– Ей-Богу, не нарочно! Пронька с Анькой положили Арефку в салазки и увезли с собой. Поставили салазки возле горы, да и закатались. Вспомнили про Арефку, а он уж белый лежит в салазках, заиндивел. Простите, Христа Ради!