Весь ворох своих сумбурных мыслей я вывалила на Лоу, когда удалось, наконец, уединиться в его (а с этого дня уже нашем) шатре, чтобы хоть вещи разложить и в себя немного прийти.
— Во–первых, ты не берешь в расчет одну простую вещь, — спокойно отозвался вампир на мои раздумья, — уровень развития цивилизации на разных территориях весьма различен. По целому ряду причин, к нам отношения не имеющим. Конечно, наше присутствие свои коррективы внесло, но не столь глобальные, как ты пытаешься представить. Дремучие северные леса с суровым климатом и малочисленным населением, крайне редко контактирующим с другими народами, особых предпосылок для появления высокоразвитой цивилизации не имели. Другое дело — просторные южные степи. Это место бесконечных контактов. Место столкновения культур, взглядов, цивилизаций. Это бесконечная широкая дорога, по которой народы проносились волна за волной, ища себе место под солнцем. И эта межгорная котловина привлекала многих. Они оседали здесь, создавали государства. А потом бывали сметены следующей волной завоевателей. И следующей, и следующей. И только потом уж — нами. И на месте старых городов стоят новые. На месте древней столицы этого края стоит Арака. Там, где сейчас Каэродэ — был некогда город твоего народа. А прежде, чем туда пришли твои предки — кто знает, какой народ возводил на Великой реке свои города?
— Народы… Ты говоришь об этом так легко. Их было так много — этих народов?
— Их и сейчас — немало.
Но договорить нам не дали. К нам незатейливо потянулись знакомиться. Как ни странно, первыми появились девы. Сероглазая Нинара с копной ярко–фиолетовых волос, обрамлявших прямо–таки кукольное личико. И жгучая брюнетка Исандра, шумная, говорливая, порывистая, с чертами лица столь же резкими, как и ее движения. Нет, они не капали слюной и не бросали на меня плотоядных взглядов. Они просили разрешения у Лоу со мной поговорить.
И засыпали вопросами. О доме. О семье. Об отношениях с друзьями. О том, как часто мы едим, и где берем еду. Чем отличается зимняя одежда от летней… Лоу держался. Где–то первые полчаса, наверно. А потом тихонько свалил, убедившись, что покушений на мою кровь не предвидится.
Замучившись объяснять на пальцах, притянула к себе карандаш и бумагу, стала рисовать. И пришлось объяснять рисунки. Им не хватало на них каких–то линий, каких–то точек. Выяснив, что они твердят о том, чего я попросту не вижу, они стали выяснять, а что и как я вижу, что чувствую, глядя на тот или иной предмет, что ощущаю. Потащили наружу, заставили рисовать шатры, деревья, горы. Попутно предлагая свой вариант рисунка. И мы долго сличали их, пытаясь вычленить разницу. Мои рисунки, на их взгляд, страдали излишним минимализмом, не раскрывая и половины информации об изображенном предмете. Их — на мой, человеческий взгляд — этой информацией были перенасыщены. Так, что страдал внешний облик, полностью терявшийся в незначащих мелких деталях.