Опять, как привык каждый день, я медленно брёл под пасмурным небом по истощённой за месяцы голодной степи, разыскивая следы юрких тарбаганов или горной крысы-кучугур. Желудок сводило от голода. Ноги с трудом, словно по инерции, волочились одна за другой. Только упрямство заставляло мои внутренности тешиться слабеющей надеждой на утоление этого мерзкого, унизительного чувства голода — голода отшитых, отверженных, изгоев. Я рухнул на колени и на мгновение припал ухом к земле. Но на этот раз вместо лёгкого шороха лапок искомой добычи я услышал дальний топот копыт нескольких пони. Недобрый топот. Резко обернувшись, издалека, я увидел как мать и братья бросились врассыпную, в сторону тайги, в сторону спасительных зарослей. За последние годы мы все привыкли бежать и прятаться, словно семейство пугливых сусликов, мы изучили все ближайшие укрытия, нам это было необходимо, чтобы выжить, чтобы спасти нашу собственную жизнь. В обоих направлениях просвистело несколько стрел. Я тоже рванул в кушары. Я уже различал, как тайчиуды вдали перекрикивались между собой: «Тэмуджин, Тэмуджин — ищите Тэмуджина. Отпустите хоть всех на хер, только пусть выдадут нам Тэмуджина».
Им нужен был только я. Такова была чёткая наводка их предводителя, тупого, заносчивого и злопамятного Таргутая-Кирилтуха. «Вот он! Вот он!», первая же заметившая меня мразь так и надрывалась, так и лезла вон из кожи, чтобы быть услышанной своей чертобратией. Теперь я бежал со всех ног, рвал когти из последних сил, чтобы спасти свою собственную жизнь. Я знал, что моё время ещё не пришло, что я ещё не реализовался как человек, как мужчина, что я не могу позволить себе уступить подлым тайчиудам в этой неравной борьбе. Оказавшись в чаще, я усилием воли заставил себя двигаться чуть медленнее, но практически беззвучно, так, чтобы за мной не шумели ветви хвойных деревьев до того хлеставшие по спине. Я петлял, как мог, хаотически запутывая траекторию своих перемещений, словно панически напуганный мелкий зверёк. Но я не был напуган. Моё тело двигалось само по себе, так, словно спинной мозг временно принял на себя все основные функции головного. Я больше не рассуждал — я двигался. Я бежал. По мере отлива чувства тревоги я спинным же мозгом чуял, как мои преследователи остаются всё дальше и дальше позади… Позади и в стороне… Ведь только я знал, как проникнуть на вершину Тергуне…
Три раза всходило солнце и три раза бор заливала своим безжизненным, мертвенным светом полная луна… Через трое суток я всё-таки решился выходить… Желудок онемел от выделяемых голодом кислот… Я уже не волочил свои ноги, это они волокли меня… Однако на выходе из укрытия я неожиданно наткнулся на огромную белую скалу, лежавшую прямо посреди той тропинки, по которой я сюда до этого вышел… «Откуда она здесь появилась?», подумал я. Она могла только упасть с неба. Я не мог найти иного логического объяснения этому загадочному феномену… Просто бог неба Тенгри бросил камешек аккурат на моём пути, чтобы маякнуть мне о засаде… Я лёг прямо под той скалой, свернулся калачиком и провалился в тяжёлый сон… Ещё девять раз всходило солнце, и девять же раз убывающая луна отбрасывала свой бледный отражённый свет на молчаливый бор… На десятые сутки я понял, что мой организм находится на грани полного физического истощения, за которым неотвратимо наступит стадия угасания жизни. Тогда я спросил себя, зачем мне спасать то, что и так уходит? Я вынул из кармана перо и начал кромсать не дающие мне прохода ветви. Будь что будет, но я не умру здесь, на вершине Тергуне, не принесу подлому Таргутаю и тайчиудам этого удовлетворения, не дам им бесславно заморить меня здесь в осаде…