— Это невероятно, это было как в фильме ужасов, знаешь, когда всё нормально и потом вдруг сразу всё превращается в кошмар. Он вызвал меня, и не успел я зайти, он захлопывает дверь, запирает на ключ, толкает меня на стол. Знаешь, у него во всех комнатах стоит напротив двери стол. Потом ногой, пинком раздвигает мне ноги, как гестаповец, прижимается и начинает целовать в губы, взасос, в шею, облизывать своим мерзким языком, трётся об меня, так отвратительно, страшно. Сначала меня как будто парализовало, потом я стал отпихивать его, вырываться, закричал: «Отпустите! Что вы делаете». А ты видел, какая у него во всех комнатах звукоизоляция? И как далеко все его комнаты расположены от других помещений? В общем, в какой-то момент он сам отпустил меня, подтолкнул к двери и говорит: «Иди отсюда, ты плохой, глупый мальчик. А я тебя ещё и Первым ответственным назначил». Я хватаюсь за ручку, только выбегать, а он стискивает меня за плечо, за ключицу, больно так и говорит: «Только не вздумай болтать. Иначе я тебе голову отрежу», и начинает водить пальцем по горлу. «Имей в виду, я не шучу. Голову отрежу!».
— Что тебе сказать, Витторио. Ты, конечно, не первый от кого я слышу это. Ясно, что он — чудовище. Я всё никак не могу решить для себя — те жизни, которые спасаются благодаря ему, его коммуне, могут ли они быть поставлены на чашу весов и искупить эти его поступки?
— Я думаю, что нет, Альберто. Но я жертва, поэтому так говорю. Ты не представляешь себе, что я перенёс, это у меня шрам на сердце на всю жизнь. Но я не боюсь его, он ещё обо мне услышит!
— Уезжаешь?
— Да, конечно! Завтра первым же поездом. Я тебя почему позвал — хочу тебе оставить эти дубликаты ключей. Возьми эти ключи — вдруг они тебе пригодятся. Никто из тех, кто сейчас находится в центре, не знает про эти дубликаты.
— Спасибо тебе большое, Витторио! От души! Пусть тебе сопутствует удача!
— Мы ещё поборемся, Альберто…
Я добиваю бутылку и спуливаю её в один из зияющих провалов огромного окна. Мы расходимся по своим кельям.
Уже через неделю мы услышали новости. Их не мог от нас скрыть никто. Они шли по всем тележурналам, о них писали во всех газетах. Витторио написал заяву против Дона о сексуальных домогательствах и насилии. На следующий же день к нему присоединилось ещё шесть человек. Дон только отмахнулся: клевета малолетних наркоманов, не выдержавших тягот коммунитарной жизни, не захотевших завершить реабилитационную программу. Однако ещё через месяц, количество заявлений начало расти как снежный ком, достигнув пятидесяти, в основном от жертв, перенесших сексуальное насилие и отбывших в коммуне полную программу.