Однако раскрытие высказанной этим самым загадки, в сущности, совсем не так легко, и, сознаюсь, мои милые друзья теософы, в течение времени я испытал самые различные пути изысканий духа, чтобы подойти к этой загадке. Понятно, что — по недостатку времени — не может быть речи об этих различных путях. Но мне хотелось бы коснуться сегодня одного из этих различных путей. Это путь, который касается весьма замечательного явления духовной жизни начала нашей эры, а именно путь затрагивающий изложение жизни сивилл.
Эти сивиллы замечательное явление с весьма своеобразным пророческим характером. Внешняя наука не может даже объяснить, из какого языка происходит слово «сивилла». Если прежде всего мы взглянем внешне на то, что, собственно, довольно подробно передается о сивиллах внешними документами, то мы можем сказать, что приходится отметить сейчас в начале жизни сивилл весьма замечательное явление. Сивиллы появляются примерно в восьмом веке из Эритреи в Ионии — первое место сивилл, откуда первые сивиллы, так сказать, высылают в мир свои самые разнообразные пророчества, которые, даже в том виде, в каком они передаются нам, показывают, что эти изречения сивилл происходят из удивительных подпочв душевной жизни и жизни человеческой сущности. Как бы из хаотических подпочв душевной жизни извлекают эти сивиллы всевозможное, что они могут сказать тому или иному народу о будущем земного развития, прежде всего главным образом то, что могут сказать ужасающего, но иногда и хорошего. Как сказано, далеким всему тому, что называется упорядоченным мышлением, — словно исходя из хаотических подпочв души, — выталкивается из сивиллы то, что она говорит, таким образом, что, когда теперь впоследствии судишь о ней путем духовной науки, то почти у каждой сивиллы видно, как она подходит к человечеству, исполненная проодухотворенным фанатизмом, и хочет навязать то, что имеет сказать людям. Она не ждет, пока ее спросят, как ждет со своими пророчествами греческая Пифия, нет, она выступает, собирается народ и, как бы насильно навязываясь, звучат изречения сивилл о людях, народах, земных циклах. Я сказал, что замечателен тот факт, что они исходят из Ионии; потому что одновременно из Ионии берет свое начало греческая философия, та мудрость, которая, начиная с Фалеса и Аристотеля и вплоть до римского времени, всецело исходит из упорядоченной душевной жизни человека, из того, что противоположно хаосу, что в душевной жизни выискивает все то, чего могло достичь в ясных, светлых, светозарных понятиях. Из Ионии исходит философия ясного, светлого, хотелось бы сказать, небесного, каковой она становится затем у Платона. И словно ее тень, являются сивиллы со своими духовными произведениями, исходящими из душевного хаоса, иногда явственно предвещая такое, что потом исполняется, иногда же такое, что приверженцы сивиллизма должны подделать, чтобы было возможно говорить о его осуществлении. А затем мы видим, как этот сивиллизм распространяется все далее, захватывая Грецию и Италию, словно тень мудрости сопровождая весь четвертый культурный период. Нам рассказывают о самых различных видах сивилл, и мы видим, как сивиллизм распространяется даже вглубь самой Италии. Он поднимается постепенно до того времени, когда происходит Мистерия Голгофы. Мы видим, как он охватывает своим влиянием римских поэтов, как он вкрадывается даже в стихи Вергилия, как даже умные люди стараются устроить жизнь, согласуясь с изречениями сивиллы. — По так называемым Книгам Сивилл, к которым обращаются за советом, видно, какое значение придается тому, что изрекается сивиллами. И опять–таки мы видим и во внешнем мире, что в изречениях сивилл смешиваются удивительно хаотично самое проодухотворенное с самым шарлатанским. А затем мы видим, как этот сивиллизм касается даже христианства. Ведь еще в гимне Фомы Челанского навстречу нам звучит: «День гнева, о, день, приведший век сей к уничтожению, по свидетельству, как Давида, так и Сивиллы»…