Короче, он превратил меня в нищенку. Сначала они сменили мое замечательное белое платье на рванье, затем измазали мне волосы чем-то липким; я помню, как Нелида мазала мою кожу какой-то жирной дрянью, чтобы я выглядела более смуглой и грязной, а Эмилито в это время развивал идею о том, что мне необходимо засунуть в волосы жевательную резинку. После того как они «переодели» меня в нищенку, дон Хуан позвал Альфонсину — настоящую городскую нищенку. Он сказал ей, что я сумасшедшая и они не могут больше быть вместе со мной. Он дал Альфонсине немного денег и попросил ее заботиться обо мне.
Я ушла с ней; я помню, как по дороге она сказала мне: «Видно, ты не больно разговорчива... Вот и отлично, я думаю, что мы хорошо поладим друг с другом...» А потом мы пришли к ней домой, и я ужаснулась: это было самое худшее, грязное и вонючее жилище из всех, что я когда-либо видела. Она жила в комнате размером 6 на 6, стены были сделаны из жести и картона, а спать следовало на грязном полу, поверх которого валялось два «петатес» (травяных тюфяка), которые так и кишели насекомыми. Зрелище было настолько отвратительным, что я почувствовала острую необходимость уйти.
Я опрометью бросилась в наш дом, однако там слуги сказали мне, что все уехали в длительное путешествие, хотя я еще могу попробовать застать их в центре города. Мигом добравшись до центра, я с облегчением увидела машину Нелиды, остановившуюся у перекрестка на красный свет. Подбежав к машине, я увидела за рулем дона Хуана и принялась умолять его спасти меня от этого безумного мероприятия; я говорила ему, что не хочу быть нищенкой, что все это зашло слишком далеко, что дом Альфонсины был крысиной дырой и что я не соглашусь провести там даже одну ночь.
Сигнал светофора сменился на зеленый, и они покатили вперед... А я стояла там, на главной площади города, и думала, что у меня не осталось никакого выбора, кроме как вернуться к Альфонсине и честно играть роль нищенки, не строя никаких надежд и нимало не заботясь о том, когда это все кончится и что со мной будет дальше. Впрочем, если дух считал, что это подходит для меня, — я была готова оставаться нищенкой до конца своих дней.
Когда я вошла в жилище Альфонсины, она стояла на коленях перед печкой-буржуйкой, поджаривая кукурузные хлебцы-тортильяс. Не промолвив ни слова, она протянула мне один хлебец, и я молча села и принялась за еду.
Городок был маленький, и мне надо было придумать историю моей прошлой жизни. Альфонсина сообщила людям, что я являюсь ее слабоумной дочерью, которая до этого жила с отцом в большом городе, а теперь, после смерти отца, была вынуждена отправиться к матери.