Жилищем Рэннока Хэмилтона были съемные комнаты на верхнем этаже таверны в Каугейте; от Хай-стрит к ней надо было спускаться по крутому южному склону. Он продолжал сжимать мою руку выше локтя, но я не сопротивлялась. Единственное, что мне оставалось, это держаться за обломки своего достоинства. Я молилась – почему мне вдруг припомнилась ночь, когда умерла Мария де Гиз, та ночь, когда мы все шептали прекрасные латинские молитвы? В ту ночь она со своим последним вздохом доверила мне серебряный ларец. Эта ночь изменила все в моей жизни и в конце концов привела меня сюда, на эту улицу; я шла по ней рядом с Рэнноком Хэмилтоном, моим мужем, человеком, которого я ненавидела и боялась. Пастор в церкви Святого Джайлса читал свои молитвы по-шотландски, а не по-латыни. То были протестантские молитвы. Мне не приходилось ждать помощи ни от католиков, ни от реформатов; и, идя по улицам Эдинбурга, я мысленно молилась Зеленой Даме Грэнмьюара.
«Помоги мне, Зеленая Дама, помоги.
Помоги мне стерпеть все и не сломаться.
Помоги мне забыть то, что мне вообще не следовало вспоминать».
Мы дошли до таверны и начали подниматься на верхний этаж. На первом этаже на нас уставились несколько пьяниц, опохмеляющихся с утра пораньше. Мой новоиспеченный муж втолкнул меня в свои комнаты, потом вошел сам, запер за собою дверь и положил ключ в кошель, висящий у него на поясе.
– Вот так-то, – сказал он.
Я прошла через комнату и подошла к окну. Оно выходило на крошечный садик, разбитый у стены конюшни. В саду росли целебные и съедобные травы, ряд ягодных кустов, немного цветов и одно-единственное чахлое дерево – груша. Цветки груши символизировали разлуку и одиночество, но когда я мысленно обратилась к ним, то ничего не почувствовала, не услышала их голосов. Окно выходило на восток, в сторону Холируда, и сейчас как раз всходило солнце. Интересно, что сейчас делает королева? И что делает Нико, где он?
«Ринетт, прости меня».
Почему он это сказал? Что имел в виду?
Je t’aime, ma mie.
Тяжелые руки опустились мне на плечи и развернули кругом, не то чтобы грубо, а просто жестко и властно.
– Больше никогда, – сказал Рэннок Хэмилтон, – не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я с тобой говорю. Ты поняла?
Мои губы все еще болели от его удара, я чувствовала, что они распухли. Я закрыла свой разум от всех мыслей о Нико и четко сказала:
– Я поняла.
– Хорошо. – Он сдернул с моей головы чепец. Мои волосы были заплетены в косы и заколоты шпильками. Он бросил чепец на пол. – Распусти волосы. Потом сними с себя всю одежду. И делай это медленно.