– Ничего. Я должна найти королеву и остальных фрейлин. Скоро она меня хватится.
– Если бы вы были ей нужны, она бы уже вас хватилась. Лучше останьтесь здесь и подождите, пока она вернется для продолжения судебных заседаний. Она так раздосадована и расстроена всей этой возней с лишением всех прав состояния, что она и думать забудет обо всем остальном.
Разумеется, он был прав. Но я ничего не ответила.
– Давайте поднимемся на галерею, – продолжал он. – Мне бы хотелось минутку с вами поговорить.
– Нет.
– Прошу вас. Это не то, о чем вы думаете.
Мне хотелось ударить его. Мне хотелось хорошенько встряхнуть его. Нетвердым голосом я вымолвила:
– Вы не знаете, о чем я думаю.
– Простите меня. Конечно же не знаю. Но послушайте, эта история с Лорентеном беспокоит меня, и вы сами знаете, почему. Я хочу знать, что он вам сказал. Если хотите, просветите меня. Вокруг полно галантных горожан, которые вступятся за вас, если я стану вам слишком докучать.
– Не говорите глупостей, – сказала я. – Хорошо, пойдем на галерею.
Мы поднялись по лестнице. Он приложил немало усилий, чтобы даже ненароком не коснуться меня. Даже украшенная разрезами и вышивкой материя его коротких, до колен штанов ни разу не соприкоснулась с моей юбкой. Он был прав – галереи были почти пусты. На них осталось как раз достаточно зевак, чтобы всякому, кто бросит взгляд вверх, было видно, что мы там не одни.
Мы мгновение постояли молча, потом он наклонился и положил руки на деревянное ограждение. Не глядя на меня, он очень тихо произнес:
– Ринетт.
Как одно лишь это слово могло вместить в себя столько горя, столько боли, такой неистовый накал чувств? Оно поразило меня в самое сердце. На миг мне стало дурно, закружилась голова, я почувствовала жар, потом холод. Я чувствовала… такую острую горечь утраты… утраты. Словно я сейчас умру здесь, на галерее Ратуши от разверзшейся в моей душе пустоты и безысходного горя.
Я не смогла бы вымолвить ни слова, даже если бы сумела придумать, что сказать.
Мгновение спустя он выпрямился. Черты его лица обострились, и оно ничего более не выражало. Я подумала: именно так он будет выглядеть, если его когда-нибудь смертельно ранят.
– Ответьте мне, что вам сказал Лорентен. – Он говорил тихо и церемонно. – Скажите мне, что именно он намерен делать?
– Это вас не касается.
– Он считает, что серебряный ларец все еще у вас, не так ли?
– Да, считает.
Хотя это и не было ложью – Лорентен и впрямь считал, что ларец у меня, – говоря это, я не могла смотреть Нико де Клераку в глаза.
Мгновение помолчав, он сказал:
– Но ведь его у вас нет, верно?