Живи я в каком-нибудь крупном городе с многочисленным населением и более широкими возможностями встретить близких по духу людей, я, пожалуй, нашел бы в себе силы преодолеть свою столь рано проявившуюся отчужденность от всего остального мира. Но годы шли, а я становился все более замкнутым, болезненным и апатичным. Жизнь не доставляла мне никакой радости. Я словно бы находился во власти некой силы, которая притупляла мои чувства, препятствовала моему развитию и поглощала мою энергию, ничего не давая взамен.
Мне было шестнадцать, когда я впервые в своей жизни побывал на похоронах. Такое событие, как похороны, всегда вызывало в Фэнхэме большой общественный резонанс, поскольку городок наш славился долголетием своих жителей. А когда речь зашла о похоронах такого видного члена общества, каким был мой дедушка, можно было не сомневаться в том, что все население города высыпет на улицы, чтобы отдать дань его памяти. У меня, однако, приближающаяся церемония не вызывала ни малейшего проблеска энтузиазма, поскольку я с детства старался избегать всего, что требовало хотя бы минимального физического или умственного напряжения. Лишь для того, чтобы уважить настойчивые просьбы моих родителей — а, если быть честным до конца, то чтобы отделаться от их язвительных замечаний по поводу моего «несыновнего», как они выражались, отношения — я согласился пойти вместе с ними.
В похоронах моего дедушки не было ничего из ряда вон выходящего, за исключением, пожалуй, необыкновенно большого количества венков. Но, не следует забывать, что я впервые принимал участие в подобном ритуале, а потому неудивительно, что сама обстановка зашторенной комнаты со стоящим посередине ее обитым черным крепом гробом, беспорядочные нагромождения благоухающих цветов и горестные вздохи собравшихся стряхнули с меня мою всегдашнюю апатию и всецело завладели моим вниманием. Легкий толчок острого материнского локтя вывел меня из задумчивости, и я покорно последовал за ней через всю комнату к гробу с телом моего предка.
Впервые в жизни я столкнулся лицом к лицу со смертью. Глядя на безмятежное, умиротворенное лицо, изрезанное сотнями морщин, я недоумевал, отчего все кругом так скорбят. Лично мне казалось, что дедушка пребывает в состоянии безмерного блаженства, что он счастлив и удовлетворен. Я чувствовал, как мною овладевает какой-то необъяснимый восторг. Ощущение это назревало постепенно, исподволь, так что я далеко не сразу отдал себе в этом отчет. Когда я мысленно оглядываюсь на те знаменательные минуты, я все больше убеждаюсь в том, что упомянутое ощущение зародилось во мне с первого же взгляда на сцену похорон, а затем лишь медленно и коварно укрепляло свои позиции. Какие-то неведомые зловещие токи, исходившие от трупа, словно магнитом удерживали меня на месте. Казалось, все мое существо получило некий электрический заряд; я чувствовал, как помимо воли распрямляются мои члены. Я сверлил глазами смеженные веки мертвеца, пытаясь проникнуть за них и выведать тайну, которую они охраняли. Внезапно сердце мое забилось в каком-то нечестивом порыве; оно колотилось так бешено, словно хотело покинуть пределы моей бренной оболочки, Меня обуяло безумное и безудержное вожделение, но вожделение не плотское, а душевное. Подходя к гробу, я еле волочил ноги; покидая его, я летел, как на крыльях.