Я их гоняю до седьмого пота. После тренировки форма должна быть грязной, а совесть – чистой.
Вот, думают, наверное, мои ласточки: хорошо мне, сижу на стульчике и покрикиваю: «Раз-два! Ручки-ножки!» А ведь я каждый наш танец сама танцую, все партии, а потом уже им преподношу, на блюдечке. Я все продумаю, нарисую, вымучаю, да и после репетиции стою у станка часами, а им все – раз-два! – и готово.
– Прогоним «Пещеру горного короля», – сказала я и включила музыку.
Они послушно заняли свои места. Знают, что со мной шутки плохи. Или работать, или – вон. Танец этот один из лучших, они знают его назубок, и я с закрытыми глазами могу сказать, что вот тут Машка опять забыла провернуться, а там у Тани руки торчат, как веники.
– Маша! Поворот! Таня! Руки! – Я лаю, как собака на цепи, зло и устало.
Но я люблю их. Могу часами говорить о них, о каждой из моих ласточек. Мы – театр эстрадного танца. Мы одновременно танцуем и играем роли. У меня есть несколько групп помладше, из них я со временем выбираю ласточек в основной состав. С младшими мы выступаем на конкурсах, даем отчетные концерты, ставим утренники, разучиваем несложные танцы, учимся двигаться под музыку. А со старшими уже все серьезно – мы учимся танцевать. Ведь настоящий танцор – это не тот, кто послушно и умело извлекает из своего тела нужные хореографу движения, а тот, кто умеет вынуть из себя душу – хоть под музыку, хоть и без нее. Он должен уметь выразить себя и сделать это легко и красиво. Вот этому я и учу своих ласточек. Я тороплюсь, ведь скоро они разлетятся, даже из старших очень немногие останутся преданными искусству танца на всю жизнь. Это тяжкий и неблагодарный труд, а им захочется семью, детей, работу и достойную зарплату.
Лет пятнадцать назад я и представить себе не могла, что танцы займут всю мою жизнь. Еще во время учебы в институте я поймала себя на том, что часто думаю о танцах, вижу их. Вот, например, иду по улице, слушаю музыку, думаю о чем-то своем, и тут совсем на минуту перестаю думать о пустяках, которыми обычно забита голова.
Чуть слышно тикают часы. Тишина… Нарастает звон откуда-то издалека, и становится страшно и хорошо сразу. И шаг становится уверенней и быстрее, и спина ровнее, и кажется, что я вот-вот взлечу. Я отпускаю себя – мне все равно, что думают обо мне другие, потому что во всем мире есть только я и музыка – и никого больше.
Она наступает, все громче и громче, и вдруг… затихает. Откуда ни возьмись, музыка снова здесь и кричит о себе. И дух захватывает от силы звуков, которые убеждают меня,