Если в характерах Беатриче и Бенедикта так ясно видна связь «Много шума из ничего» с так называемым вторым периодом художественной деятельности Шекспира, то перипетии любви Геро и Клавдио вводят нас уже в новый, третий период. Это период больших трагедий. Его обыкновенно называют периодом пессимизма. «Много шума из ничего» есть пьеса переходная. Она обнаруживает тот перелом в творчестве Шекспира, после которого воображение его создает трагические образы Лира, Отелло, Гамлета и др. В разбираемой пьесе великий драматург только как бы обернулся еще назад, оживил еще раз фигуры своих комедий. Великие горести человеческой жизни, которые он скоро представит перед нами во всем их ужасе, он также еще только намечает. Они изображены еще поверхностно; великий сердцевед еще верит в возможность счастливого исхода; только зная, куда поведет через несколько лет Шекспира его художественный гений, можно понять всесторонне «Много шума из ничего».
И, действительно, Клавдио конечно не Отелло, Геро не Дездемона, Дон Жуан не Яго и не Эдмонд, незаконный сын Глостера, но во всем сюжете «Много шума из ничего», заимствованном из новеллы Банделло, много черт приближает нас к великим трагедиям. Геро так же несправедливо и так же неправдоподобно оклеветана, как и Дездемона. И перед клеветой, зияющей, своей нелепостью, она так же беспомощна и безоружна. Ее несчастье лежит в неслыханной озлобленности ее предателя. Дон Жуан в «Много шума из ничего» это одновременно прототип и Эдмонда в «Короле Лире», и Яго в «Отелло». Так же, как Эдмонд, он незаконный сын, вечно чувствующий унижение своего положения и таящий вследствие этого месть против той семьи, с которой он связан позором своего рождения. Он негодует и втайне ищет возможности стать вровень с теми, у кого в жилах течет та же кровь, что и у него; он также не может примириться с тем, что другие случайностью своего рождения получают все почести и все преимущества в обществе, тогда как у него все это отнято той же случайностью рождения. И, как Яго, Дон Жуан задумывает месть, от которой гибнет слабое, неповинное существо. Дон Жуан так же гений зла, воплощение глухой ненависти, бесполезной и беспощадной.
Успех Дон Жуана заключается однако не в его изобретательности, – успех его во вспыльчивом, легко воспламеняющемся нраве Клавдио. Гонец, рассказывая в первой же сцене «Много шума из ничего» о только что окончившейся войне, изображает Клавдио героем, «с видом ягненка, совершающим поступки льва». Разве тут нельзя увидеть своего рода зародыш столь же воинственного и столь же ревнивого мавра? И у него слово слишком близко к делу, он так же не склонен вовсе к размышлению. Отелло, правда, еще более легковерен, чем Клавдио; он еще более неукротим. Улики Дон Жуана подстроены поэтому более хитро, чем жалкая улика, придуманная Яго.