Цвет его был однотонно грязно-серый, даже без обычного у кошек белого пятнышка на горле. Именно грязно-серый, настолько грязно, что кот выглядел так, словно его только что вытащили из помойки, тем более что он всегда был в каких-то опилках, нитках, стружке и другом мусоре, которые Прошка неведомым нам образом находил, живя в чистой экспериментальной комнате.
Шерсть — длинная, с очень густым, свалявшимся почти до уровня войлока подшерстком. И при этом от блох, похоже, кот не страдал.
Глаза. Их-то описать труднее всего. Знаете, одно время были распространены всякие определения «сверх чего-либо» (сверхскорость, сверхточность и т. п.). Сверхпочерк определялся, например, как почерк пьяного врача, если врач пишет ручкой, украденной на почте, сидя в разбитой телеге, во весь опор мчащейся по булыжной мостовой. В этом смысле у Прошки были сверхглаза, но как назвать их? Трудные были глаза у Прошки. Смотрит он на тебя и словно бы говорит: «Ну вот, и ты еще тут…» При этом явно имеется в виду — на белом свете.
Даже если Прошка снисходил до изображения ласки, взгляд его все равно был суров, испытующ, всегда исподлобья.
Теперь нужно рассказать, на каком фоне в лаборатории появился Прохор. К моменту его появления в комнате жили три кошки: Васисуалий Михайлович, Федя и Дуся-развратница. Жили достаточно дружно.
Васисуалий Михайлович был кот кровей благородных. Его принесли сами его хозяева. Принесли прямо в лабораторию. Как и Василий Тимофеич, он был белый с черным, но короткошерстный. Вальяжный был первое время — прямо член Государственной думы. Ну и довальяжничался, видать. Попал он в лабораторию по совершенно дурацкому поводу. Отказывался есть что-либо, кроме сметаны, «а сметана последнее время стала не та, он капризничал, голодать стал. Ну, думаем, чем ему так мучиться…»
В момент своего вступления (царственного) в лабораторию кот весил 5100 граммов (у Прошки было 3900). В лаборатории он не похудел, хотя сметану видел только во сне. Ел мясо, сырую рыбу, но ел также и проростки овса и даже просто хлеб.
И пил не молоко, а воду. Молоко, впрочем, не очень полезно для желудка кошек, поэтому мы его избегали, думая не только о кошках, но и о себе. Если кошек в комнате несколько, то они, когда у них расстраиваются животы, начинают прятать друг от друга свои интимные дела. Извините, но очень трудно убирать то, о чем не знаешь, где оно. Диета поэтому была суровой, и кошки чувствовали себя прекрасно.
Васисуалий Михайлович почти все свободное от работы время проводил в неподвижности. Он смотрел в окно. Если вы закрывали ему обзор ладонью, он без эмоций вытягивал шею и поверх ладони продолжал смотреть в только ему одному известную точку заоконного пространства.