Одним словом, жена расстроила Николая Игоревича длительностью их совместного бытия, поэтому он нашел женщину на стороне, которая почему-то оказалась очень похожей на жену. Сходство усугублялось тем обстоятельством, что Самсонов скрыл от наложницы факт существования жены, поскольку не питал уверенности в своей привлекательности и готовности его новой избранницы войти в двусмысленное положение. Город был пыльный, маленький и плотно набитый слухами от подвалов до чердаков своих старых домов, вследствие чего жизнь Самсонова стала невыносимой вдвойне – он лишился обоих жилищ и в итоге ютился попеременно то в редакции своей газеты, то в предоставленной ему по знакомству чужой комнате в коммуналке.
В новом положении дважды изгнанного Самсонова не устроило только исчезновение из его жизни дочери. В бытность свою семейным человеком он привык слышать каждый вечер истошный визг и вопль "Папа пришел!", громкий и преисполненный беспредельного восторга, словно разлука длилась никак не менее года. Девочка усердно познавала жизнь, приставая с вопросами без разбора ко всем, кто был выше ростом, то есть к каждому, кто оказывался в ее поле зрения. В ответ Самсонов чаще всего нес околесицу, чем вызывал безграничное возмущение Лизы, начинавшей с ним спорить и вселявшей тем самым в душу маленькой дочки уверенность в отсутствии абсолютных истин. Девочка смотрела на огромный мир широко открытыми глазами, в которых совсем не было страха, а только безграничная вера во всеобщность окружающего ее счастья. Серафима, Сима, Фимка казалась теперь журналисту единственным его достижением, и он все чаще вспоминал тот тоскливый вечер, когда он методично и многословно объяснял жене, почему ей придется избавить себя от нового бремени во имя благополучия всей семьи. Самсонов нашел тогда много доводов, на их изложение ему понадобился не один час, и ему самому стало скучно, поскольку ни одного из своих аргументов он не смог выдумать сам. В продолжение всей бесконечной речи несостоятельного мужа Лиза ничего не говорила и сидела, потупив взор. Теперь, проводя длинные вечера в одиночестве и без телевизора, репортер много думал, еще больше вспоминал и не хотел простить ей этого молчания.
Лишившись единственной своей гордости – дочери, Самсонов набросился, не преследуя ни системы, ни определенной цели, на труды всех профессиональных экспертов в деле поиска смысла жизни, которые попались ему на глаза в районной библиотеке. Репортер появлялся там в удобное для себя время, с гордо поднятой головой проходил мимо собственной жены, сидящей на абонементе, и молча пробирался к интересующим его стеллажам. Не спеша подобрав несколько томиков, он подходил к стойке и неизменно обнаруживал там другую сотрудницу – жена демонстративно удалялась из зала на период существования там постылого мужа. Тот с великолепным равнодушием проходил формальности, уходил из библиотеки в свою берлогу и погружался в чтение, получая удовольствие от процесса приобщения к высокой истине, недоступной для ограниченных умов. Он мысленно, а иногда и вслух, соглашался с каждым новым автором, но ни за какие деньги не смог бы изложить постороннему человеку систему взглядов того или другого любомудра. У Соловьева и Гегеля он не понял ничего, из прочитанного у Ницше запомнил только несколько афоризмов, в основном следующий: "У злых людей нет песен… А почему же у русских есть песни?" Осталась только смутная досада от осознания собственной интеллектуальной импотенции.