– Какой доски?
– Господи, Самсонов, да разберись ты сам в этих бумагах, с какой стати я должна вводить тебя в курс? Ты, кстати, тоже здесь работаешь, почему же ничего об этом не знаешь?
– Хотел бы я знать, почему. Так что за доска?
– Да мемориальная доска на школе, в память о выпускнике, который погиб в Афгане. На этой неделе открыли, кажется. Сюжет по телевидению уже прошел, а главный вознамерился дать очерк в возвышенных тонах с широкими обобщениями и поручил Ногинскому. Тот немного побегал-побегал, а потом выругался, пообещал в стиле Кармазинова положить перо и исчез.
– Если ты так много знаешь о проблеме, – вкрадчиво нажимал Самсонов, – то не могла не разобрать хотя бы нескольких слов старика о теме. Наверняка, он тебе душу излил, чтобы ты его пожалела.
Даша хмыкнула неопределенно, передернула плечиками и рассеянно, отсутствуя мыслями, проговорила:
– Кажется, обещал разнести журналистский цех по кирпичику и что-то городил о нежелании вить из себя веревки. Ничего определенного.
Источник окончательно иссяк, Самсонов некоторое время упорно смотрел ей в затылок, затем коротко вздохнул, деловым несуетливым шагом подошел к столу пропавшего конкурента, пошарил в набитых бумажно-картонным хламом ящиках, выудил оттуда бытовую видеокассету без футляра и удалился из редакции с чувством страждущего в пустыне, уверившегося в нереальности миража.
В коммуналке из трех комнат не оказалось ни одного из жильцов, поэтому озадаченный журналист проследовал в свои апартаменты беспрепятственно, что можно было счесть добрым знаком, бросил кассету на раскладушку, а сам сел на пол, прислонившись спиной к стене, и раскрыл на коленях таинственную папку. Главным ее наполнением оказались листы чистой писчей бумаги.
Зато сверху лежали несколько страниц, вдоль и поперек исписанных крупным почерком мэтра районной журналистики. Все буквы русского алфавита под его рукой оказывались почему-то заостренными, словно утыканные пиками по макушкам, отчего текст воспринимался как острый и злободневный еще до прочтения. А прочесть его было нелегко. Собственно, записи и не представляли собой связного текста, а только разрозненные заметки, расположенные без всякого намека на систему. Ногинский, как человек старой формации, не располагающий, к тому же, излишками денежных средств, пользовался в работе банальным блокнотом, купленным в магазине по соседству, которого в папке не оказалось. В его глазах, очевидно, обнаруженные пытливым и нетерпеливым Самсоновым бумаги являлись черновым макетом будущего очерка. Вот только утомленный ум исследователя был бессилен объять представшие перед ним слова и фразы в целом.