>.
Крайне правые были убеждены в превосходстве монархии над республикой, но проявили теоретическую беспомощность в обосновании этого тезиса. Они не могли дать удовлетворительный ответ даже на вопрос о происхождении монархии. Словно подтверждая архаичность самодержавия, теоретические искания крайне правых уводили их все дальше от современной науки.
Монархисты не восприняли теорию классового происхождения государства (XIX в.), прошли мимо рационалистических объяснений необходимости самодержавия (XVIII в.), отвергли доктрину общественного договора (XVII в.). Так, И.И. Восторгов считал, что договор между царем и народом «исключал бы чисто нравственный характер их взаимных отношений и заменял бы библейский отеческий образ власти правовым, основанным на недоверии, а сыновнее свободное послушание любви — договорным, принудительным повиновением»>97>. Наиболее подходящей для черносотенцев была древняя концепция божественного происхождения царской власти.
Генерал Н.И. Черняев, называвший самодержавие разновидностью арийской монархии, с военной прямотой писал: «Русское самодержавие есть последствие безмолвного и подразумеваемого согласия, готовности, умения, способности и потребности многомиллионного русского народа и вообще всего населения империи, состоящей из людей, имеющих различные взгляды, привычки, нужды, жить заодно, всем жертвуя ради сохранения порядка, единства, целости, независимости и могущества государства». Он подчеркивал, что русское самодержавие есть лучший способ «приведения к одному знаменателю 140 миллионов умов и воль», что оно есть тот «аппарат, благодаря которому Россия в любую минуту и притом в самых трудных случаях своей жизни, может превратиться как бы в один вооруженный стан, одухотворенный одной мыслью и способный как к несокрушимому отпору, так и к грозному натиску»>98>.
Перед монархистами стоял щекотливый вопрос: что, если неограниченная власть попадет в руки недостойного венценосца? Ответы были разными, но одинаково неубедительными. Князь В.П. Мещерский писал, что «самодержавный русский царь ответственностью перед богом и своею совестью несравненно более ограничен, чем президент французской республики...»>99>Л А Тихомиров соглашался, что слабый или порочный монарх может принести большой вред, но этот вред все же предпочтительнее борьбы за власть между политиканами. В этом монархисты противоречили самим себе, потому что неограниченная власть, по идее, могла принести неограниченный вред Ведь, по их утверждению, Россия два столетия не могла оправиться от удара, нанесенного державной десницей Петра I.