— Значит, сходи. В замке куча парней.
— Я толстая и страшная. Не смей меня поучать, Поттер! — рычит она.
— Я и не поучаю. Если тебе не нравится своя внешность, измени её. Ты ведь ведьма. Свари пару-тройку зелий, найди какие-нибудь кремы, наложи на волосы чары. Маглы исправляют себе внешность с помощью хирургии — длинный и болезненный способ. А тебе ради такого же эффекта всего-то надо потратить пару галеонов или поискать какие-нибудь причудливые ритуалы.
— Панси сказала, что мне не стоит терять на это время.
— Ты теряешь свое время как раз на Паркинсон. Да ты просто дура, что вообще её слушаешь! Если тебе действительно интересно, свари старящее зелье. Посмотри, как ты будешь выглядеть в двадцать. Изменить внешний вид очень легко. Присмотрись к Афине Манос — увидишь, что под всеми этим кремами, бальзамами и чарами она довольно обычная.
Она качает головой:
— Такая внешность недешево обходится.
— Тогда научись делать кремы и накладывать чары сама. Я прав, Флёр?
— И да, и нет, — отвечает Флёр. — Сделай это, потому что этого хочешь ты, а не из-за парней. Ты обнаружишь, что в этом возрасте у всех из них есть собственные демоны — у них тоже меняется тело. Найди облик, в котором тебе будет комфортно.
— Легко тебе говорить.
Булстроуд увядает под раздраженным взглядом Флёр, когда та замечает:
— Никакие зелья и чары не прибавят тебе самоуважения, девочка. Это можешь сделать лишь ты сама.
Я уже забыл, какой Флёр бывает с теми, кого не знает. Решаю поменять тему — сейчас это будет как нельзя кстати:
— Слушайте, я был бы не против посмотреть воспоминание о случившемся на корабле в своем омуте. Ты не поделишься им со мной, Миллисент? Меня уже пытаются во всём обвинить, так что я был бы не прочь хотя бы насладиться шоу.
— Четыре галеона.
— Что-что? — и почему все ждут от меня денег?
— Если уж я собралась пробовать бальзамы для красоты, то хорошие стоят отнюдь не дешево. Четыре галеона.
— Я оплачу половину, Гарри. Мне тоже любопытно, — предлагает Флёр.
* * *
Воспоминание Булстроуд оказывается гораздо интереснее, чем я думал. Замечаю, как Флёр усмехается над творящимся безобразием. Крики картин на немецком, польском и болгарском смешиваются с воем висящих звериных голов. Я даже ощущаю легкое головокружение, когда корабль вдруг резко начинает крениться. Ещё круче испуганное выражение на лице Крама, пытающегося эвакуировать всех с камбуза на главную палубу — это выражение человека, осознающего, что он в полном дерьме.
Вижу Афину вместе с двумя её телохранителями, и меня грызет совесть. Во время турнира она, в общем-то, вела себя по-человечески и действовала в моих интересах, когда я был на борту.