— О чем?
— О своем разговоре с адвокатом Роджера.
Линетт принялась за серебряный поднос.
— Слушай, ты можешь оставить пока это чертово серебро и ответить мне? — Я выдернула поднос и опрокинула бутылочку с чистящей жидкостью. Едкое содержимое пролилось на столик и на пол.
— Ничего, ничего, — приговаривала Линетт, вытирая полотенцем лужи, хотя я и не думала извиняться.
— Линетт, что ты еще сказала? Пожалуйста.
— Ну, рассказала о лодочках из мыла, это ты уже знаешь… и что у Роджера была репутация бабника и гуляки…
— Что еще?
— Подожди… — Линетт почесала висок. — Кажется, больше ничего существенного.
— Слоан спрашивал, что ты думаешь о Роджере как об отце? Был ли он хорошим отцом?
Она сделала вид, что пытается извлечь ответ из глубин памяти, хотя обе мы понимали, что все лежит на поверхности.
— Ну-у, да. Спрашивал.
— И?..
— И я сказала, что, несмотря на все недостатки своего характера, Роджер был замечательным родителем. Лучшим, чем большинство мужчин и лучшим, чем многие женщины. По правде сказать…
— Лучше, чем я?
Линетт съежилась, как собака перед шлепком.
— Да. Лучше, чем ты. — Аккуратно сложила фланелевую тряпочку, положила ее на стол. — То есть он был лучше, когда сидел дома с Питом, а ты работала. Вэлери, он был хорошим папой. Надо отдать ему должное.
На меня накатила бешеная, отчаянная злоба на эту женщину. У нее целый шкаф заставлен всякой всячиной для детских поделок, она сама делает пластику для лепки, учит Геракла с Питом варить глицериновое мыло с пластмассовыми жуками и букашками внутри, раскрашивать окна мелками и вощеной бумагой, строить пряничные домики. А неумёхи вроде меня готовят из полуфабрикатов, позволяя детям носиться по дому с кухонными ножами. Благообразная стерва, скребущая плинтуса! Я чуть ее не придушила.
Схватила горшок с чили, грохнула об пол. И тут же пожалела об этом. Мы обе уставились в густо-красную массу с бобами и кусочками мяса, разлитую, словно кровь, по сияющему кафельному полу. Я взяла рулон бумажных полотенец, присела.
— Прости, Линетт, — слезы полились градом, — прости, пожалуйста.
— Боже мой, не надо. Какие тут извинения. — Она тоже разревелась. — Ты полное право имеешь на меня злиться.
Мы ползали по полу, вытирая коронный мамин чили. Сердце надрывалось — проклятая неудачница! Вышла замуж за какого-то ублюдка. Встречалась с маньяком. Папа умер. Сестры злые. Ни одного настоящего друга, поговорить не с кем. Мой теперешний ухажер очень мил, но в наших отношениях чего-то не хватает. Я не могу подобрать названия, но глубоко чувствую эту брешь. Я совсем одна.