Что ж, если я не справлюсь, сегодня этот лес разрастется неслабо… Целая деревня да еще мы… Давай же, Виннар! Или шуметь нам листьями рядышком…
И, словно откликаясь, вокруг меня поднимается круговерть гнилой листвы и веточек. Снова сбивается флейта, тянущая за крючок, всаженный мне в сердце, и нить от крючка лопается — я только всхлипываю от боли. Где-то далеко, далеко, далеко — сам не знаю, как буду искать дорогу назад — взлетает и опускается меч, расползаются по церковному полу черные лужи крови, скудные лужи, последняя жизненная влага уже истощенных тел. Виннар убивает, повинуясь моему приказу, и здесь, в темном лесу, вспыхивают серебряные огни, кружатся на ледяном ветру давно опавшие листья, мешаясь с лепестками: черное — с белым, гниль с ледяной свежестью, живой перегной для корней с мертвой красотой, уже навсегда бесплодной.
— Что ж, — говорю я, и мои слова уносит ветер: — Давайте послушаем и мою песню, госпожа.
И флейта меняет ритм и мотив, и я слышу то, что недослушал там, в церкви.
Что беречь и бояться чего теперь,
заходите под бури рёв,
боги, боги, войдите, открыта дверь,
обещаю приют и кров!
Я собираю теплое серебро чужой жизненной силы, тяну из него нити, сплетаю сеть. Не видя, знаю: за моей спиной сплетаются ветви ясеня и ивы, одни — упрямо твердые и сильные, другие — гибкие, податливые. Но кому легче на таком ветру — тот еще вопрос. Ветер бьет в лицо, не позволяя вдохнуть, срывает с лица слезы, а с губ — дыхание. Темный ветер чужого мира, где мои ноги вот-вот врастут в холодную мокрую землю, а руки забудут, как плести чары. Нет уж!
Из тумана, со спутанной бородой
и корявей ветлы ветвей,
Боги, боги, вы слышите надо мной
перестук, перезвон смертей?
Поднимитесь из бездны, за пир, за стол,
заходите — открыта дверь!
Если кровью наполнены чаши, то
пейте жертву своих детей!
Ветер ломает ветви деревьев, швыряет какие-то комки, и я понимаю, что это птицы, лишь когда ворон в вышине отзывается их писку карканьем. Ветер, тугой, холодный, обтекает меня, рвется к ясеню с ивой, и я вижу его струи, несущие смерть, но ничего не успеваю. Где-то далеко, все так же невыносимо далеко юный рыцаренок роняет на пол епископский меч и обнимает девчонку-сорнячок, закрывая ее собой от ветра, подставляясь под хлещущие струи. И ветер обрывается — в лесу снова тихо, смертельно тихо, и, наконец-то, все складывается как надо: плавно опускающаяся с моих пальцев сеть, Виннар в паре шагов — и поднятый им с пола нож. И точно как незадолго до этого — быстрый взмах рукой.
а потом… пусть колокол бьёт потом