— Я буду осторожен, — серьезно пообещал Теодорус. — А где деревья?
— Деревья на холмах, — удивленно взглянул на него мальчик большими голубыми глазами. — На старых-старых холмах. И деревья, и трава, и цветочки. Они все ждут, пока придет осень и облетят листики. Тогда все будет хорошо видно, и хозяин ореха тоже придет его искать.
— Кто придет? — спросил невольно дрогнувшим голосом Теодорус, обернувшись и бросив предостерегающий взгляд на архиепископа у двери. — Хозяин ореха?
— Ага, — весело согласился мальчик. — Ты его ищешь, и ворон будет искать, и деревья будут. Как же ему не прийти — это ведь его орех? Вот весело будет! Все камешки перемешаются! Он перемешает камешки и сделает все не так. А ты меня обманул, это не маленькая загадка. Это очень большая загадка! У меня таких больших загадок еще не было!
Раскрасневшись, он поднял блестящие глаза от ковра, посмотрев на собеседника.
— Очень большая загадка, — повторил с удовольствием. — И как ни отгадывай, все равно выйдет неправильно. Люблю такие… Все, уходи, я спать хочу.
Отвернувшись, мальчик сгреб кусочки смальты в кулачки, крепко сжал их и улегся прямо на ковре, свернувшись клубочком и прижав руки к груди. Двое в комнате молча смотрели, как он засыпает, приоткрыв розовые губки и хмурясь во сне. Потом Теодорус тихо встал и на цыпочках попятился к двери, увлекая за собой епископа.
Выйдя в коридор, он снова замкнул дверь ключом и спрятал его в карман.
— Ну, и что значит эта бессмыслица? — с тихой ровной злостью спросил архиепископ.
— Успокойтесь, светлейший. — Неужели вы даже в детстве не играли в загадки? Все довольно ясно, если вы хоть на минутку отбросите привычный взгляд. Признаться, мне страшно от подобной ясности. Обычно наше сокровище изъясняется куда туманнее.
— Это — ясно? Орехи, вороны, ягоды…
— А еще деревья и холмы, — подхватил Теодорус. — А что вы хотели от деан-ха-нан? Они смотрят на мир иначе и видят сокрытое от наших глаз. Конечно, они говорят загадками. Чем глубже проникает взор в сокрытое, тем труднее им его объяснить простому человеку. Возблагодарите свет, что этот мальчик хотя бы не отказывается вообще говорить с нами. Счастье, что мы нашли его до того, как разум начал угасать.
Разговаривая, они вернулись в ту же комнату, из которой вышли до этого. Архиепископ, все так же хмурясь, застыл у жарко горящего камина, Теодорус уселся за стол, поставив на него локти и подперев ладонью лицо.
— Орех — то, что мы ищем, — сообщил он безмятежно собеседнику. — Это-то должно быть понятно. И сами мы его найти не сможем. Но его может найти ворон.