— Господи… — сдавленно отзывается Санс.
— Да, ты понял. У меня ушел почти год, чтобы Рыжик перестал ненавидеть одно-единственное существо: меня самого. Знаешь, бывают такие уязвимые души, с которых не стереть то, что однажды впечаталось. Он очень старался, ради меня, но из Рыжика никогда не вышло бы мага. Идеальный помощник — да. Но мне не нужны исполнительные куклы. А человеком ему было уже не стать. Из Рыжика даже палача не вышло бы: он слишком увлекался процессом. И просто выгнать его было нельзя. Все равно, что чуму выпустить на волю. Все, что я мог сделать для Рыжика — убить его без боли и страха, уж это он заслужил.
— Господи, — шепчет Санс, — прими души рабов твоих Дорина и Ронана…
Не выдержав, я фыркаю.
— Прости, — сразу же извиняюсь, — не хотел оскорбить твои чувства, но это твой товарищ обещал за тебя молиться. Не забавно ли? Впрочем, вижу, для тебя не забавно.
— Я не вижу ничего смешного в человеческой смерти.
— Не смешного, монах. Забавного. Вы, люди, вечно путаете эти понятия... Неважно. Если бы не я, Рыжик мог умереть два года назад и гораздо более неприятной смертью. Поверь, я был с ним куда добрее, чем со многими до него.
Священник облизывает пересохшие губы, пытается сглотнуть.
— Он не виноват... Не виноват, что родился таким. И что с ним сделали... это.
— А разве я его в чем-то винил? Это пустой разговор, друг мой.
— Не пустой, — решительно возражает священник. — Ты разыгрываешь людей, как карты. Но этот юноша любил тебя. Как ты не понимаешь, что нет ничего важнее любви? Если он мог любить...
— Такого, как я? — подсказываю запнувшемуся книжнику. — Не бойся, продолжай.
— Да! Такого, как ты. Значит, его душа была не безнадежна. Да и не бывает безнадежных душ... Он мог вернуться из тьмы!
— Разумеется, мог, — негромко соглашаюсь я, щурясь от болезненных ударов крови в висках. — Иначе какой смысл был в его использовании для щита? Не бывает безнадежных душ? Возможно, ты и прав. Но стоит ли живописцу терять время, рисуя шедевр на песке?
— Мы не поймем друг друга... И прости, но мне... жаль тебя.
— Разве ты больше не считаешь меня нелюдем? — улыбаюсь я.
— Разве нельзя пожалеть и нелюдя? — отвечает он вопросом на вопрос.
Забавный человечек. Даже жаль, что время уходит столь быстро.
— Тебе бы следовало пожалеть себя, книжник, — мягко напоминаю я.
— Да, наверно. Что ты сделаешь со мной? — обреченно спрашивает Санс.
Он устал. Устал бояться, думать — да просто устал. Даже не вздрагивает, когда я подхожу и расстегиваю ремни. Тяжело опирается мне на плечо, ковыляет к креслу, осторожно подходя со свободной стороны, и послушно опускается в него. Только в глазах — настороженное удивление.