Сознание гасло подобно затухающей свече. В последний миг Джеймс заметил, как кто-то прокладывает путь сквозь толпу. Сразу за этим наступила тьма — чернее самой черной ночи.
…Джеймс пришел в себя в снегу. Он кашлял, жадно ловя ртом воздух. В горле першило, на глаза навернулись слезы, но он был им рад. Они означали, что он по-прежнему жив.
Он перебирал в уме причины чуда. Деревенский глава его помиловал? Вряд ли. Он был рад покончить с полукровкой. Веревка оборвалась? На его памяти такого не случалось. Веревки в деревне делали знатные, захочешь, не порвешь.
— А ты фартовый. Впервые вижу, чтобы кому-то так свезло, — прозвучало у него над ухом.
Джеймс приподнял голову — над ним склонился Элай.
— Приехал гонец из столицы, — сказал вор, отвечая на его немой вопрос. — Велено доставить тебя в Эльфантину.
— Зачем? — выдавил из себя Джеймс.
— Мне не докладывали.
Его подняли с колен и поволокли к зарешеченной повозке, в которой перевозили преступников. Джеймса и Элая затолкали внутрь, выставив словно зверей в клетке на всеобщее обозрение. Пока их везли по деревне, в повозку летели камни и снежки. Но снаряды отскакивали от решетки, и Джеймсу пришло в голову, что она не толпу защищает от них, а их от толпы.
Вскоре повозка, запряженная тремя лошадьми, в сопровождении трех стражей из столицы и того самого гонца, что спас Джеймсу жизнь, покинула деревню. Колеса стучали о ледяной нарост вдоль дороги, повозка раскачивалась как люлька младенца. Джеймс впервые выехал за границы родной деревни. Не считая леса, он никуда не отлучался. Любопытство взяло верх над страхом, и он, вытянув шею, рассматривал окрестности. Но куда не глянь, повсюду была снежная пустыня. Унылый пейзаж: черное небо над головой, белый снег под ногами. На горизонте два цвета смешивались, как краски на палитре художника.
Повозка продувалась со всех сторон. Северный ветер был беспощаден к заключенным. Но если Джеймс неплохо чувствовал себя в рубахе и кожаных брюках из-за родства со снежными, то Элай, одетый примерно также (на нем еще была кожаная куртка), промерз до костей. Чтобы спутник поменьше думал о холоде и, заснув, совсем не окоченел, Джеймс отвлекал его разговором.
— Откуда ты родом? — спросил он первое, что пришло на ум.
— Отовсюду понемногу, — голос Элая дрожал от холода. — Отца у меня нет, а мать постоянно переезжала с места на место в поисках лучшей жизни.
Джеймс не уточнил, нашла ли его мать призрачную лучшую жизнь. Судя по сыну, ей это не удалось, и он продолжил ее поиски.
Элай молчал, обхватив себя руками за плечи в попытке сберечь ускользающее тепло, и Джеймс снова заговорил: