— Пусти меня! — она быстро оправилась от шока и забилась в его руках.
— С удовольствием, — он оттолкнул от себя девушку. Прикасаться к ней было все равно, что сугроб обнимать. Но и волнительно — никогда еще он не был так близок с женщиной. Деревенские девушки не подпускали его к себе. В столице же ему было не до того, да и стеснялся он заговаривать с противоположным полом.
Джеймс вскочил на ноги и задернул занавесь. В комнате снова воцарился полумрак.
Девушка сидела на полу и смотрела на него снизу вверх взглядом полным ярости. На мгновение он пожалел, что вмешался. Пусть бы прыгала, злющая бестия.
— Если думаешь, что остановил меня, то ошибаешься, — она поднялась и оправила платье.
— Я прикажу заколотить окна, — сказал Джеймс. — Сегодня же.
— Найдутся другие способы достойно уйти из жизни.
— В самоубийстве нет ничего достойного.
— Так полагают теплокровные. Мой народ иначе воспринимает смерть. Для своих я уже мертва. Мне нет пути назад. Стоит ли цепляться за такую жизнь?
Она выглядела расстроенной. Письмо, которое Валум гневно смял, огорчило не его одного.
— Не знаю, что тебя опечалило, но оно не стоит твоей жизни, — произнес он.
— Отец назвал меня предательницей и трусихой. Смыть позор в силах только моя кровь. Он просит меня не противиться судьбе и умереть с честью. Как я могу ему отказать?
— Отец не любит тебя? — поразился Джеймс. — Разве он не обрадовался, услышав, что ты жива? И как же твоя мать?
— Будь мама жива, она бы подписалась под письмом. Ты не понимаешь наших законов, — покачала она головой. — Для нас смерть не наказание, а путь домой. Живи так, будто ты уже умер — наш девиз. Для морейца честь погибнуть на поле боя, а плен равносилен гибели. Тех, кто сдался или был захвачен насильно, не принимают назад. Они показали свою слабость. Истинный воин не может быть слабым, он никогда не попадет в плен, у него хватит сил убить врага или погибнуть самому, сражаясь. Я больше не воин. А значит и не морейка.
— Ты можешь стать человеком. Это не так уж плохо.
— Каким образом?
— Просто живи. Здесь и сейчас. Забудь о словах отца. Возможно, ты никогда его не увидишь. Так стоит ли о нем волноваться?
Девушка усмехнулась с таким видом, точно слушала умалишенного. Она выглядела несчастной, и сердце Джеймса против воли сжалось от сострадания. Как ей тяжело! Одна в чужой стране, окруженная недругами. А тут еще письмо отца, где ее обвиняют в трусости. Кто угодно сдастся.
— Я не нуждаюсь в твоей жалости, — она будто прочла его мысли.
— Я не жалею тебя. Просто я знаю, каково это — быть изгоем.