Многогранность — существенная черта его дневников. Важно и то, что Джон записывал непосредственные, спонтанные впечатления. Одно из величайших практических преимуществ любого дневника заключается в том, что вы не обязаны быть точным или справедливым. В этом своего рода плавильном котле есть место и прозрениям, и заблуждениям. Такая свобода способствует рождению не только тончайших наблюдений, но и совершенно абсурдных высказываний. Ценность дневника — и в том и в другом. Здесь рассудительность уживается с безрассудством, и подчас одно может переходить в другое.
На страницах дневника проступает много разных обликов, но главный из них — писатель Фаулз. В своих попытках увидеть сущность вещей он может часто выносить безжалостные, бескомпромиссные суждения, но делает это всегда искренне, не обходя критикой и себя. Любознательный и дотошный автор дневника никогда не оценивает вещи поверхностно, его не обманывает их внешний вид — он неустанно доискивается сути. Именно эта интеллектуальная жажда сделала Джона Фаулза одним из самых необычных романистов его поколения. Игнорируя устоявшиеся, общепризнанные истины, он искал новые формы выражения мысли и всегда оставался в первую очередь писателем, а не успешным автором.
Самые значительные писатели — те, кто лучше других познают смысл человеческого существования. На протяжении второго тома дневников Джон постоянно задается вопросом, насколько он состоялся как писатель в глазах современников, не забывая, однако, и об этой — высшей — цели. Чем меньше он ощущает себя «автором», тем больше истинное писательское начало заставляет его говорить о подлинных жизненных противоречиях. Голос, вдыхающий в дневник жизнь, принадлежит не столько крупному литературному деятелю, сколько человеку, поразительно лишенному тщеславия; этот человек, благодаря собственной уязвимости и подверженности ошибкам, способен сочувствовать неминуемым жизненным испытаниям других.
Второй том дневников продолжает рассказ, начатый в Оксфорде пятнадцать лет назад. Но поскольку дневник состоит из спонтанных, по необходимости выборочных наблюдений, он отличается от обычного повествования. Продолжая разговор, надо особо обратить внимание на любопытное явление, а именно на «дневниковое время»: оно может ускоряться или замедляться в зависимости от того, насколько писателя в этот период занимает его дневник. Когда писался первый том, дневник играл важную роль в развитии Джона, являясь чем-то вроде опытной лаборатории для замыслов и творческой активности. Эти решающие годы, за которые случилось превращение выпускника университета в известного писателя, протекали довольно неспешно и представлены весьма подробно. Во втором томе обращения к дневнику в течение многих лет случайные и необязательные. Так с 1977 по 1980 годы Джон вообще не ведет дневник. «Не знаю почему, но последние несколько недель я испытываю желание возобновить дневниковые записи», — пишет он, принимаясь за прежнее дело. Если Джон не способен ответить на этот вопрос, то мы — тем более, хотя задним числом можно, по крайней мере, задуматься о причинах возвращения к дневнику.