– Стоять… тс-с, ты чего, милая, меня за что? – Перехватить ее успел в самый последний момент. – Ты чего?
А это уже ко второй деве моей крохотной группы. И не надо делать такие удивленные лица с изумленными глазами.
– Мара, – пришлось прижать Раздва сильнее, – на радужек нельзя ругаться. Совсем нельзя. Я удивлен твоей причуде.
– Э?..
– М-да…
– Не корчи из себя завуча, отчитывающего старшеклассницу, показавшую трусики сразу обоим физрукам и географу.
– У тебя все же были проблемы в школе, да?
– Ну?
– Радужки очень развиты с точки зрения эмпатии. Отсюда и их название. Они чувствуют страх, угрозу, ласку. Маскируются, меняя цвет, исходя из ситуации. На них нельзя ругаться. Тем более говорить такие гадости женщине.
– Я ху…дею, честное слово. Вы тут все готовые клиенты психиатров.
– Да. И нам от этого просто офигительно. Вроде говорил уже, да?
– Говорил. Ладно. Раздва, я пошутила.
– Видишь, маленькая, она извиняется. И не пробуй гладить ее в ближайшие пару часов.
– Да ты с дуба рухнул, Хэт? Я – и ее гладить?!
– А я тебя предупредил. И это, у нас все-таки проблема. Блед тоже ночевал в округе. Вон ту малосимпатичную хреновину, сляпанную с помощью знания анатомии и двух Красных, сделал он.
– Круто. И?..
– Где-то рядом сейчас кто-то из его ребят. Подозреваю, что Шер. И мы его не увидим, пока Шер этого не захочет.
– Класс… и что дальше?
– А дальше нам в Зону. Потому что, если пойдем на выход – нас просто положат, если только нас не спасут военные. Блед любит играть. И ему игрушки нужны в Зоне.
– То есть, если правильно понимаю, у нас дополнительная проблема в виде какого-то лютого хрена, что не просто любит охотиться за говорящей добычей, но еще и имеет на тебя зуб?
– Даже два. Или три, черт знает.
– Очешуенно просто.
– У тебя точно были проблемы в школе. А еще ты была в ней ботаничкой и занудой. И, думаю, точно была плюшкой.
О-па, а ведь угадал. Только вышеперечисленные женщины могут вот так смотреть. Жди теперь дополнительных пинков по яйцам в нашу финальную разборку.
– Блед…
– Именно он. – Раздва совсем успокоилась и задорно рвалась наружу. Непоседливый характер, что и говорить. – Блед. И знаешь что…
Мара выдохнула. Вдохнула. Открыла рот:
– Короче. Ты. Меня. Задрал. Артист, мать твою. Театра имени Петухова!
– Ну, не злись, милая.
– Я тебе ни хрена не милая.
– Как это, дорогая? Мы же с тобой вот только-только расписались.
Ни хера себе скорость! В принципе неприятно, когда пистолетный ствол смотрит на тебя. А когда он смотрит прямо тебе в зрачок, это, знаете ли, неприятнее раза в три. Или даже в четыре.