На глазах Анны капитан развернулся и начал говорить. Ветер сдувал слова с губ, уносил прочь. Анна почти ничего не слышала, но жест капитана, когда он показал на беженок, был достаточно выразителен:
— Это что?
Чёрный священник развёл руки, загораживая итальянца и часто-часто заговорил. Что — не понять. Ветер кружил, издеваясь, рвал слова с губ, приносил Анне обрывки фраз без цели и смысла.
— ...Прятались у меня… стража… приходили...
Анна вздрогнула, поняв, от кого прятались, и зачем приходила стража.
— Они больше не будут, — оскалился итальянец. Серебристо-алая полоса сверкнула в его руках, тонкое лезвие, играя, потёрлось об рукав и скрылось — уже просто стальное, без алого следа.
Капитан кивнул. Анна успокоилась. Сразу и вдруг. Тому неведомому звенящему ужасу что скрылся до срока в городе за стеной — чтобы добраться до Анны придётся пройти сначала через бешеного итальянца. Через спокойного, такого надёжного на вид, капитана. Будто шотландцев бог и вправду сделал из камня, как говорят. Через оскаленного Рейнеке. Вот и он подошёл, встал, будто загораживая Анну от тьмы.
Капитан меж тем махнул итальянцу рукой и начал говорить со священником. Слов было не разобрать, ветер, играя, срывал фразы с губ и уносил прочь. Капитан говорил. Анна не разобрала, что, но говорил он вежливо, склонив голову. Вроде, просил о чем-то. Священник отшатнулся, замахал руками, часто-часто заговорил в ответ. Ветер в насмешку донёс до Анны лишь одно слово — «богомерзость». Капитан выслушал, потом пожал плечами, будто соглашаясь. И молча ткнул пальцем в черноту города за спиной. Священник поник и кивнул.
— Грешник покается, мертвец никогда, — донёс ветер его слова. Согласился. На что? К чему все это?
Анна встряхнулась и, по извечному женскому любопытству, попыталась подобраться поближе. Хрустнула ветка под ногой. Охнула, схватившись за округлый живот одна из спасённых. Капитан развернулся, увидел Анну и спокойно — видно было как он сдерживается, чтобы не рявкнуть как на рядового— приказал не бродить где ни попадя, а провести гостей в расположение. Немедленно. То есть сейчас. Голос Якова звенел от сдерживаемой ярости. Беременная покачнулась. Ноги с трудом держали ещё. Анна, забыв про все, бросилась вперёд, схватила ту под руку, удержала.
— Все будет хорошо, — прошептала она неверные, но ставшие привычными за день слова. Может, и вправду будет, но не сейчас. Сейчас надо дотащить повисшую на руках ношу до тепла и весьма условной безопасности солдатской казармы.
Тащить пришлось долго и тяжело. Ноги беременную совсем не держали. Двор, двери, коридоры, узкая лестница. На ней беременная чуть не споткнулась, сердце Анны ухнуло было в коротком всплеске ужаса. Но они удержались, поднялись, дошли. Анна сдала ношу на попечение товарок по несчастью. Та почти потеряла сознание, но, слава богу, была на вид цела. Велела уложить и укрыть потеплее, как отдышится — накормить, напоить, до срока не пугать и глупостей не рассказывать. Строгим, командным голосом. Получилось как-то само, для себя удивительно. Потом пошла искать Магду. На всякий случай. Из коридора внизу раздался женский визг, потом площадная ругань, из боковой двери за спину Анне с визгом кинулась кудрявая девчонка. А через мгновение Анна, долго пыталась понять, а не сошла ли она с ума — орать на рядового Майера, и почему здоровенный, зверообразный, весь обвешанный звенящим железом солдат пятится от неё, такой хрупкой и маленькой, на две головы ниже.