— Вот только месяцы там без команды из Мадрида не наступают, — хмыкнул мастер-сержант и показал Якову письмо от старого приятеля на испанской службе. Письмо, в шутку, было помечено пятьсот одиннадцатым января... Капитан всё понял правильно, вербовщик очень неудачно поскользнулся и начал обходить роту Лесли стороной.
Наконец, приказы пришли. Армию распускали — на зимние квартиры, поротно. Про жалование по-прежнему молчали, просто выдали бумагу с печатью — рота имеет право вольного постоя в... И послали с богом. Как всегда, как будто никакого мира и не было. Вот только — вот только местом постоя назначили один хорошо известный роте монастырь, в котором они уже однажды побывали.
— Да, — медленно, с расстановкой проговорил сержант, недоверчиво глядя на штабную бумагу. — Приятно, конечно, когда старые друзья тебя не забывают. Но всё-таки... — тут старый вояка задумался, огладил бороду и задумчиво глянул на серое небо — будто хотел прочитать что-то между тяжёлых дождевых туч.
Капитан мог только согласиться — за всем этим явно виделась чья-то лапа. То есть рука — изящная тонкая рука в надушенной кружевной перчатке. У "бедной вдовы" на роту явно были какие-то свои виды. Конечно, графине Амалии рота раньше оказывала более чем серьёзные услуги в кое-каких делах, о которых лучше не рассказывать к ночи. И, по логике, могла рассчитывать на благодарность. Вот только с благодарностью у аристократов всегда было плохо.
И даже к шведам не сбежишь — война некстати, но окончилась. В конце концов, капитан плюнул и положился на бога, судьбу и собственную удачу. Пора было выступать.
1-4
Марш
Тяжело, натужно бил барабан, солдаты, звеня сталью, скрипя кожей ремней и лениво ругаясь, строились в привычные колонны по четыре. Мушкетёры в широких обвисших шляпах с ружьями на плече и дымящимися фитилями вставали в голове и хвосте колонны, пикинёры в тяжёлых сапогах, шлемах и колетах буйволиной кожи с длинными пиками — также привычно в середину. Жалобно скрипели колесами обозные повозки, покрытые шумной толпой солдатских жён, слуг, обозной челяди. Захлопало развёрнутое на холодном осеннем ветру ротное знамя в середине строя — чёрный имперский орел смотрел на людей с полотнища сверху вниз, презрительно, как генерал на толпу новобранцев. Лоренцо, ротный прапорщик, появился в последний момент, из ниоткуда, откозырял капитану рукой на бегу и занял привычное место — у древка знамени. Губы маленького итальянца что-то шептали, а глаза смотрели с такой задумчивостью, что капитан даже удивился.
Напоследок Яков оглядел колонну ещё раз — вроде порядок, обернулся — Рейнеке — юнкер торчал, как и приказывали, за капитанской спиной. Вид у паренька был довольно-таки ошарашенный. Взмах руки, барабаны забили частую дробь, и колонна двинулась, стремительно набирая привычный ветеранам темп. Хриплые голоса затянули старый пехотный марш. "Der grimming Tod mit seinen Pferd" . "Тот, кто шагал в этом строю до тебя — тоже пел, тот, кто встанет в строй вместо тебя — допоёт за тебя...". Капитан обернулся — юнкер шел рядом с потерянными глазами — немудрящая песня пробрала его до костей. Как Якова в своё время, когда он услышал её в первый раз. Когда... Тут капитан с удивлением понял, что и не помнит уже, сколько лет назад это было. За спиной колонны вспыхнуло рыжее пламя — кто-то бросил напоследок огонь в опустевшие лагерные шалаши.