— Чё ты, чё ты! Могила!.. — лепечет. — Я ничего не видел.
— Иди, — отпускаю его, — встань на стреме с той стороны.
Халиков поправляет скомканный пиджачишко и выкатывается за дверь…
… — Конечно, — соглашалась с контраргументами Валентина Николаевна, — она, действительно, не такая, как все. Она — личность. Так это, по-моему, прекрасно, это приветствовать надо. А ее фокусы?.. Что ж, детское самолюбие. Она же, несмотря ни на что, еще ребенок! Надо ж ей утвердиться среди одноклассников.
— Боюсь, вы ее недооцениваете. — Лицо Елены Михайловны раскраснелось, волосы еще больше растрепались.
— Ну вот что, — сказал Георгий Матвеевич, тяжело приподнимаясь из-за стола. — Валентина Николаевна, в конце концов, права в одном. Как говорил Герцен, любовь, Елена Михайловна, все-таки более догадлива, чем… м-м… нелюбовь. Так что подумайте, пожалуйста. Серебрякова уже немало сделала для спорта… И для страны, если хотите. А теперь ее доверили нам. И давайте подойдем к этому со всей душой… м-м… и ответственностью…
…Выхожу из класса, прикрываю за собой дверь. Халява на стреме стоит, по сторонам смотрит.
— Ну, чего? — спрашивает.
— Ничего, — отвечаю. — Свободен.
И мы расходимся в разные стороны, будто нас здесь и не было.
Елена стоит у стола, ищет глазами ручку. Приподнимает журнал, проверяет руками бумаги. Наконец открывает ящик… Достав оттуда ручку, собирается было сделать в журнале какую-то запись, но тут, что-то вспомнив, снова лезет в стол.
— Серебрякова! Где магнитофон?
— Вам лучше знать, — встаю. Елена еще раз, на всякий случай, заглядывает в ящик.
— Думаю, будет лучше, если ты сама его вернешь.
— У меня его нет, — изображаю на лице высшую степень удивления.
— В самом деле?
Беру сумку, открываю и демонстративно вытряхиваю все содержимое прямо на пол. Учебники, тетради… Бросаю туда же сумку, развожу руки в стороны:
— Обыщите.
В классе такая тишина, что аж в ушах звенит.
— Кто взял магнитофон? — спрашивает Елена и обводит глазами класс.
Молчание.
— А между прочим, — как всегда задумчиво, говорит Шлепаков, — у меня вчера книжку библиотечную кто-то… — он причмокивает губами.
— Ага, — подхватывает Александрова, — а у меня ручка пропала с золотым пером. Я сначала думала — потерялась, но я ее обычно в пенал кладу.
— И у меня два блока жвачки из портфеля — тю-тю! — заявляет Тюхин.
Смотрю, сначала один, другой, потом еще и еще, и, наконец, все поворачивают головы в сторону Панова.
Панов отворачивается, смотрит строго перед собой, никого не замечая.
Тут встает Шура-пятиэтажный и направляется прямо к нему.
— Вернись на место! — одергивает его Елена.