Скандинав, вытирая окровавленное лезвие меча, обернулся в сторону Орагура и призывно махнул рукой.
– Смотри, – проговорил он, когда советник появился в свете костра, – вот ответ на твои вопросы, – и указал на чучело, одетое в его расшитый камзол.
Из десятка выпущенных стрел четыре пронзили его в самых смертоносных местах. По одной-две стрелы достались остальным фигурам.
Орагур, не выпуская из руки кинжал, наклонился к раненому гвардейцу. Тот тяжело дышал, мучения передергивали лицо.
– Я помогу тебе уйти достойно, как воину. Ответь только, кто вам поручил убить меня.
– Сарниус и Шар-Карен, – с трудом произнес тот, корчась от боли, – пятьдесят… золотых… обещали…
Орагур резким движением кинжала, практически без замаха, пронзил его сердце обещанным ударом милосердия, даруя прекращение мучений. Теперь душа воина могла спокойно отправляться к глазам Нин-Нгирсу.
– Он говорил правду, перед смертью не лгут, – произнес скандинав, – но кто такие Сарниус и Шар-Карен?
Вместо ответа Орагур грязно и витиевато выругался. Разбойники с удивлением смотрели на него – за все длинные пять дней пути от него не слышали ни одного бранного слова, а тут вдруг как прорвало.
Скандинав также удивленно взглянул на Орагура, держа на весу свою рубашку, снятую несколько дней назад с палача Ларсы, пробитую насквозь двумя стрелами. За прошедшие с момента побега дни от синяков и ссадин, коими он был усыпан сверху до низу, практически не осталось и следа.
Над и Ридон, уже одетые, отправились добывать шесть длинных крепких палок, без которых нельзя было соваться в болото.
Гардис также обнаружил на своей рубашке четыре сквозных отверстия – стрелы, выпущенные с небольшого расстояния, пронзили ее насквозь.
– Эх, жалко, испортили одежду, – со вздохом произнес он, – может, раздобудешь другую?
Это относилось к Олиону, с интересом рассматривающему атлетического скандинава и не менее рельефно сложенного Гардиса.
Олион подошел поближе к Гардису.
– Это что, твой талисман? – он, указывая на висящую у того на груди змейку, – можно взглянуть?
– Это просто память о вырастившем меня отце, – ответил Гардис, снял безделушку с шеи и протянул ее юноше.
На руку Олиона легла небольшая змейка, сделанная из металла, зеленого цвета и с раздвоенным хвостом. Глаза ее были сделаны из искусно вставленного, проходящего сквозь голову единого кусочка желтоватого прозрачного камня. С высочайшим мастерством была прорисована каждая чешуйка, каждая складочка ее тела.
– Я никогда не видел таких, хотя, как помню себя, ездил, сопровождая отца, с торговыми караванами, он всегда брал меня с собой, – Олион внимательно рассматривал безделушку, – искусная работа, – заключил он.