– Форс-мажор, девочка, это когда ничего не можешь сделать. Вот как ты сейчас. Так что расслабься и будь умницей – дешевле обойдется.
Он улыбнулся, чуть сдвигаясь вперед. Маред от души, но безуспешно попыталась влепить ему головой в нос. Дернулась, вырываясь, не жалея скованных рук – запястья обожгло болью.
– Лежи тихо, девочка. Боли ты не боишься? Это от неопытности. Жаль, нет времени поиграть с тобой по-настоящему. Научить бояться и наслаждаться этим… А ведь тебе понравилось. Там, внизу, ты стала такая мокрая и горячая, так дрожала… Целовалась со мной, ноги раздвигала… Хорошая девочка, послушная. Или просто истосковалась по мужчине?
– Сука!
Маред взвыла, пытаясь выдрать руки из наручников, выгнулась, на мгновение приподнимая телом Корсара. Шалея о ненависти, плюнула в ледяные серые глаза, но слюна из пересохшего рта только брызнула. Улыбнувшись, Корсар медленно, напоказ вытерся, продолжая удерживать ее за волосы.
– Надо же, какие слова знают порядочные женщины. Вот такой ты мне больше нравишься. Баргест с ней, с плеткой. Во второй раз уже неинтересно. Ноги раздвигай.
Не дождавшись, сам двинул коленом, втиснул второе. Гладкая темная ткань брюк прошлась по ее обнаженной коже. Маред, обнаженную и распятую, еще мучительнее опалило стыдом, хотя только что казалось, что больше некуда. Не расстегивая пуговиц, Корсар через голову стянул рубашку, а вот с ширинкой вышла заминка. Маред дергалась изо всех сил, ожидая, что ее вот-вот ударят, а одной рукой у Монтроза с брюками ничего не получалось. Наконец, отпустив ее волосы, Корсар сел на колени, расстегнул брюки, но вдруг остановился и склонил голову набок.
– Пожалуй, чего-то не хватает. Чисто эстетически сцена несовершенна. Ты, конечно, очень хороша, но еще одна деталь не повредит.
Протянув руку в сторону, он вынул из канделябра тонкую красную свечу. Онемев, Маред смотрела, как приближается, мерцая, язычок пламени. Только не это… Не надо…
Наклонив свечу, Монтроз капнул воском на грудь Маред, расплавленная струйка потекла дальше, к соску, потом на живот, застывая кроваво-алой змейкой. Больно. Но не слишком – вполне терпимо…
– Не надо, – прошептала Маред, не слыша сама себя.
Кап… кап… кап… Огонек задрожал. Почти погас и снова выровнялся. Монтроз не смотрел на нее, завороженно любуясь язычком пламени. Пламени…
Ночная улица, ветер в опущенное стекло. Мобилер едет быстрее экипажа, или это только кажется? Эмильен счастлив, и Маред тоже – его счастьем, разделенным на двоих. Она честно пытается вникнуть в его рассказ, но слишком много научных слов, слишком быстро он говорит, захлебываясь словами. Что-то про изменения в двигателе, про патент, который принесет ему славу и обеспечит их семью. Маред кивает, опьяняясь его радостью и возбуждением. Но когда ее муж достает из-под сиденья бутылку, она со смехом отказывается. Пить из бутылки на улице? Она порядочная замужняя женщина, в конце концов! И ты бы лучше следил за дорогой, милый. Ну и что, что ночь и никого нет?