Предложение сигареты (вежливо отклоненное, поскольку я уже много лет назад бросил курить) я истолковал как неопровержимый знак доверия и расположения со стороны Кевина. Подложив под голову скатанную куртку, он прикурил и улегся на траве рядом с моим креслом. Потом выдохнул клуб дыма и закрыл глаза. Здесь, в маленьком саду, нас никто не мог увидеть. Из кухни слышался стук кастрюль и чашек, а из открытого окна лестничного проема — характерный звук перебранки двух престарелых поляков, на удивление умиротворяющий на расстоянии, как будто теннисный мячик гоняют туда-сюда по корту. Пользуясь непривычным теплом и безветрием, вились вокруг цветов пчелы, а издалека доносился шум атлантических валов, разбивающихся о берега бухты Пенгадог, а также слабый рокот трактора, работающего на поросших папоротником склонах Сефн-Гейрлвида.
— Ну так расскажете?
Я замялся. Какое ему дело? Какой интерес побуждает этого юнца ворошить пыльные кости полузабытой империи, сгинувшей за полвека до его рождения? Какой смысл повествовать об унылых событиях, значащих для него не больше, чем осада Трои?
— Ну же, мистер Прохазка, расскажите! Другого шанса мож… — Он осекся. — Ой, простите, я не имел в виду… Просто…
— Нет, Кевин, не стоит извиняться. Я все прекрасно понимаю, и ты совершенно прав.
— Я просто хотел сказать, что таких как вы мало уже осталось, и когда вы умрете, это все умрет, по ходу дела, вместе с вами.
Тут я впервые сказал себе: ты ведь один из последних очевидцев. Вполне вероятно, ты все, что осталось от императорского и королевского военно-морского флота, и уж наверняка старейший из живых офицеров. Корабли, на которых ты ходил, давным-давно растворились в голубой дали, а самый младший из плававших с тобой мичманов уже перевалил за отметку в восемьдесят пять. Не преступно ли терять время, когда сама память о прошлом может исчезнуть?
Поэтому я рассказал ему, как рассказываю сейчас вам, насколько успею за отпущенный мне срок. К изрядному моему удивлению, Кевин не только слушал меня все утро, а когда я начинал уставать, потчевал меня чаем с украденным с кухни ромом, но пришел на следующий день, и на следующий. Так продолжалось все минувшее лето. В итоге он и сестра Элизабет устроили для меня эту комнату на чердаке с видом на море и раздобыли эту вот машинку, которая называется диктофон. И вот я сижу в удобном, пусть и стареньком кресле, держа на коленях раскрытый фотоальбом, чтобы ничего ненароком не упустить. Рассказывая эту историю, я постараюсь следовать по возможности по прямой от точки до точки. Но я глубокий старик, и надеюсь, вы простите меня, если я буду уклоняться подчас от прямого курса с целью описать какую-нибудь укромную бухту или устье реки. Вы можете верить мне или счесть эту историю самым невероятным нагромождением лжи, подумав, что стыдно человеку, стоящему на пороге вечности пичкать людей столь бессовестным вздором. Она может наскучить вам, а может увлечь, даже если правдивость ее покажется сомнительной. Однако в любом случае, надеюсь, моя повесть даст вам какое-то представление о том, что испытали мы в те годы, сражаясь под поверхностью вод за сгинувшую империю в годы той первой великой войны. О том, что значило быть австрийским моряком.