— Баб Матрена, ну не надо, зачем?
— Лука с чесночком, сала шматочек, соль в коробке… — женщина перехватила мой сидор и ловко развязав, принялась укладывать туда принесенную в дорогу еду.
— Ну зачем вы…
— Мазей лечебных тебе от ран на дорожку…знаю-знаю, что ты маг…на всякий, вдруг пригодится…ранку помажешь, заживет. И камешков лечебных парочку…Ежли что сурьезное, на крайний случай, понимаешь…приложишь к ране и держи, пока не затянется.
Я кивнул головой, подтверждая, что знаю.
— Все время знала, что ты непростой, княже. Барчук, ты прости нас за все.
— Вас мне не за что прощать. Вам спасибо. За то, что не бросили в лесу, спасли, за лечение, за кров, еду и ласку.
— Сергий, хучь сложно, но идти тебе к тракту надобно. Леса у нас тут дремучие, зверья много. Тебе проще, сил у деревьев возьмешь, у камней старых. Знаешь теперь как. По лесу сложно без проводника. Путь к столице смотри по Яриле. Светило наше встает на востоке, а заходит на западе. Тебе туда надобно. Но все ж доберись до своих. Легше будет.
Наконец высказавшись и завязав сидор, бабка помогла надеть его на меня. Усадив на лавку, пару мгновений посидели. И молча, ничего не говоря друг другу, вместе с ней мы вышли из бани. Во дворе ничего не поменялось. Тот же староста с помощниками что-то негромко между собой обсуждали. Глазеющие на происходящее, зеваки все также стояли за околицей. Лизки нигде не было. От новой обиды снова сплюнул на землю. И зря.
Попрощался с Матреной. И пошел, не оборачиваясь, к калитке. Проходя мимо входа в сени, дверь вдруг открылась и из нее, со своим маленьким сидором и большой корзиной в руках, выскочила Лиза, громко крича:
— Ба, я тоже ухожу. Ухожу со своим Сергеем.
Женщина, прищурив глаза, со злостью посмотрела на нее. Глаза ее в ярости потемнели:
— Лизка! Что удумала? Не пущу-у-у с ним!
— Уйду, ба!
— Одна ты у меня-а! Не да-ам!
— Уйду. Решила так! Не уговаривай!
Женщина, внезапно сорвавшись с места, подбежала к собравшейся уходить Лизе и схватив ее, силой начала ее заталкивать обратно в дверь. Вырвала из рук сидор, упала корзина, из которой выпал и покатился по земле круг домашнего сыра. Из перевернувшейся крынки на землю потекло молоко. Вырывающуюся из ее рук, борящуюся с ней девушку в сени помог затолкать староста Степаныч.
— Не пущу-у-у с ним, Лизка! Даже и не думай мене!
— Ишь что удумала, окаянная. Бросить нас решила?!
Девушка заплакала. Злое и заплаканное от обиды лицо девушки гневно взирало на родных и теперь таких ненавистным ей людей:
— Я все равно, ба, уйду! Отпусти-ите! Не пустишь, убегу от вас навсегда! Как есть сбегу! Мой Сергий. Бабка, родич мой, попусти-и!