— Конов, Акулина Валерьяновна!
— Точно! Такой милый мальчик казался. Смутьян и возмутитель спокойствия! Как можно, великого князя не узнать. Мне так стыдно! И коллеги с гимназий до сих пор потешаются. Хотя вот…Емельян Емельяныч за него заступается. Тоже вот. Какой шкандаль будет, не представляю. Имперский приют и гонки. Надежды на парня возлагает. И Надежда Яковлевна просит к ней перевести…
Заведующая задумалась, ненадолго замолчала и продолжила:
— Аркаша! По поводу Конова. Вещует мое сердце, что с него то все и началось. Ты проведал бы их там, поговорил. Предупредил бы по-свойски. Но осторожненько. Нам тут бузы среди ребят не надо.
— Сделаю-с, Акулина Валерьяновна! В лучшем виде!
На лестничном пролете я, догнав быстро спускающуюся вниз свою бывшую соседку по парте, остановил ее, слегка ухватив на плечо. Увидев меня, девушка даже несколько увеличила скорость спуска по приютским ступеням, видимо совсем не желая общаться. В последнее время после той серии рисунков для ее наставницы отношения были прохладными.
И что в них такого, подумаешь, девушку в открытом купальнике нарисовал. Не ее же. И все же, я попытался наладить с ней отношения.
— Анфис, ну постой. Ну пожалуйста. Ну не беги же ты от меня! Можно ведь тебя на один вопросик?
Девушка, остановившись на ступенях лестницы и надувшись, всем своим неприступным видом выражала свое отношение ко мне.
— Что вам сударь надобно?
— Анфиса, ну хватит дуться! Ну что я тебе такого сделал?
— Сережа, ты в самом деле не понимаешь, что сделал?
— Ну подумаешь, картинки нарисовал. Не тебя же. Это просто были мои фантазии.
— Да ты… да ты — вспыхнувшая вновь девушка не находила слов.
— Ну же…что…скажи, дай мне понять, чем тебя тогда обидел.
— Те рисунки. Они были откровенно бесстыжи и неприличны. Мне было невыносимо стыдно показывать твои весьма фривольные картинки своей наставнице.
— И это всё? И из-за этой ерунды ты меня избегаешь? А высказать раньше не могла.
— Не понимаешь, нешто, ты же меня перед Натальей Яковлевной ославил.
— Анфиса-а, к тебе-то какие претензии? Меня попросили нарисовать, а я через тебя передал. Ты тут совсем ни при чем! Надо будет, я Наталье Яковлевне еще нарисую. Это же только меня касается.
Девушка, размахнувшись своим портфелем, ударила им по руке:
— Охламон ты и бесстыдник! Все равно не поймешь! Не подходи ко мне больше.
И побежала дальше по лестнице.
Ф-фух, смотри какая! Похоже, я перестал понимать девушек. Вообще.
* * *
— Сергей! Садись. У нас с тобой будет серьезный разговор.
Я присел на подножки, тихо пыхтящей паром, заводской машины, стоявшей на обочине тракта. Только что вместе с Степаном Николаевичем целый час я гонял на всех парах. Руки от вибрации и жесткого хода подвески предательски тряслись мелкой дрожью.