* * * - Ну что, все уже? – спросил ангел-переговорщик. – Мучаешься, мужик в этой подворотне. Выйди и поговори со мной.
- Оставь меня в покое, - ответил я. – У меня тут чертовски красивая мечта.
- Ты мертв, и она тоже мертва, - сказал он грубо, но я услыхал, что никакого удовлетворения он от этого не получает – так, просто запланировал шоковую терапию. – Вылезай уже из этого чертового места, ну!
- У меня чертовски красивая мечта, - повторил я.
- Знаю. Ты мечтаешь про то, как убить всех проигравших пацанов.
- Я их не убиваю, но возвращаю обществу. Я тут обдумал шикарную превентивно-воспитательную систему. Конспект дать?
- Вылезай из подворотни.
Я наклонился и в последний раз попытался поднять смятый листик.
- Брось ты эту бумажку.
- Это не бумажка.
- А что же еще?
- Это… это выпало из ее сумочки, когда ее убивали. Это моей жены, а не просто какая-то бумажка.
Ангел молчал.
Я поднялся и вышел из подворотни на улицу.
- Ты хотел говорить. Ну что же, давай говорить.
Мы медленно шли вдоль обшарпанных домов. Он все никак не мог начать. Я не подгонял, времени у меня было навалом. Мне просто приятно было идти вот так.
- Ты не можешь сидеть в той подворотне.
- Почему не могу?
- Ну, просто не можешь. Тебе уже пора, старик. Поверь мне, уже и вправду пора.
- Почему?
- Потому что у всего имеется свое начало и свой конец. И не спрашивай без конца "почему".
- Но… почему, собственно? – спросил я без какой-либо задней мысли. – Почему бы мне и не спросить?
- Потому что ответа и так не будет. Что ты хочешь здесь открыть? Тебе любопытно, почему мир жестокий? Тебе хотелось знать, зачем все это и к чему идет? Ищешь цель и смысл жизни? – подкалывал он, никогда в своей жизни не слышал я, чтобы кто-нибудь подкалывал так печально. Что ни говори, этот ангел вовсе не был плохим человеком. И все равно, как он одевается.
- Оставь это, - сказал он. – Или ты мазохист? Зачем ты сидишь в этой подворотне? Заверши то, что должно было закончиться уже давно.
- Как давно?
- Очень давно. Здесь время в часах не считается; в этой подворотне ты просидел больше, чем прожил.
- Тридцать лет?
- Здесь время в часах не считается, - повторил он. – Но тебе нужно какое-то сравнение, тебе это важно?
- Да. Прошло тридцать лет?
- Больше. Значительно больше.
- Я остаюсь. Никуда отсюда я не пойду. Буду словно чертовы угрызения совести. Оккупационная забастовка. "Солидарность". Лех Валенса и пенополистирол, врубаешься? Я разрушу всю эту вражескую систему. "Дал пример нам Бонапарте, как бить в барабаны…"
- "Как не слушать маму". Слушай, хватит из себя идиота строить. И перестань пиздеть, что станешь разрушать, какую еще систему?