Я вышел из костела и направился в свою подворотню. Приличный шмат дороги. Но прогулки я любил всегда.
Она тоже их любила. Прогулки.
Мы любили ходить вместе и болтать.
И на каждом шагу в мой фильм врезались отдельные кадры – из како-то операционной. Что это, черт подери, могло значить? Асептическая белизна, теплая зелень одноразовых халатов и хирургических масок, какая-то охуительная лампа… Я готов был молиться, чтобы иметь нормальную, столь чертовски нормальную смерть на операционном столе. Чтобы наконец-то был конец, и мое небытие, черная дыра, беспамятство. А, все это не стоит и сломанной копейки… Мне хотелось помолиться Богу, чтобы Его не было.
Никогда до сих пор я не был убитым. А может – может именно так оно и выглядело? Ни бога, ни пустоты, а только какие-то безлюдные города, брошенные машины и жилища…
Ясный перец, было понятно, как хотелось мне отбросить копыта под ножом хирурга. Чтобы, наконец-то, погас этот чертов свет, чтобы фильмы уже не мешались.
Я мучился, как непрощенный грешник. Как некто, кто уже никогда не вернется домой.
Потому-то я и вернулся в свою подворотню. Вернулся, потому что кто-то меня ждал.
Даже если там никого и не было.
* * * Урчание автомобильного двигателя выманило меня наружу. Я же знал каждую треснувшую плиту на тротуаре возле своего дома.
- А вы чудесно выглядите, - сказал я. – Честное слово, ваш сотрудник не врал. Вы и вправду совершенно не инфантильны.
"Вольво" (только не новейшая модель, а та, что была чуточку раньше) содержался весьма даже пристойно. Но без фанатизма – на дверце со стороны водителя можно было видеть небольшую царапину, да еще пригодились бы новые шины. Хозяин машины – седоватый, с бородкой, такой вроде бы Шон Коннери – носил неплохой даже костюмчик, но (на мой глаз), сшитый не по мерке. Его купили хорошем, дорогом магазине, но и все. Возможно, что сигара была несколько экстравагантной – как-то мне никогда не приходило в голову, будто бы Бог может любить сигары. Но почему бы и нет? Неужто он мог умереть от нее, получив раковую опухоль? Вредить себе, это грех – вот только что могло повредить Ему?
Он был старше, так что я не поперся, протянув лапу – подождал жеста с его стороны. Нормальное, мужское рукопожатие, никакая там не вялая лапка, но и не тиски. Я представился, хотя и предчувствовал, что это лишнее.
- Такая привычка, извините, - сказал я. – Ведь я же знаю, что вы знаете… что вам мое имя известно.
- Откуда это уважение? – спросил тот. – Для особы неверующей я ведь, наверное, никто и ничто? Стою столько же, сколько и старый, облупанный священный баобаб дикарей?