— Разведчик должен быть сильным, — взводный по кличке Гунн вышагивал перед взводом, который послушно стоял на солнцепеке с набитыми камнями «эрдэ».
— Существовать для вас — значит находиться в состоянии постоянной борьбы, и осознание того, что вы — бойцы засадного батальона, должно быть основой вашей уверенности в себе. Терпение, контроль, своевременность действий, самодисциплина — вот основы вашего успеха. Свои личные желания засуньте себе в задницы — они несовместимы с необходимостью крошить, жечь, резать и убивать. Единственное желание, которое вам разрешается иметь, это желать жить! Ко всему, что связано с угрозой для вашей жизни, следует относиться с уважением, для того, чтобы верно определить степень опасности. Вы должны научиться уважать и оценивать собственное чувство страха. Идеальная ситуация — это когда, несмотря на страх, вы продолжаете действовать правильно. Чувство страха должно быть побеждено. Оно должно исчезнуть, но первое, что вы должны понять, — необходимо испытать это чувство, чтобы оценить его. Пора познакомиться со страхом, сынки!
Мы были гостями в царстве смерти, но каждодневные упражнения и монологи Гунна убеждали в том, что смерть на войне — это враг, от которого трудно, но можно убежать. Одни выживали, потому что боялись умереть. Другие выживали для того, чтобы жить. У каждого была возможность приехать домой в «консервах».
Нормально жить в бригаде — значило сохранять себя и уважение к другим, всегда готовым продолжить твое дело, твою жизнь. Тогда собственное прошлое обретало смысл, — и у будущего появлялась длинная четкая тень. Жизнь наполнялась поступками и вещами, сделанными тобой. При этом ты начинал думать о смерти не так болезненно, ты думал о ней, как о деле.
Поначалу мне было очень тяжело. Усилия над собой порой перерастали в насилие над собой. Черепаха помог мне.
— Не бойся, — сказал он, — я твой сержант, и позабочусь о том, чтобы ничего плохого с тобой не случилось.
В нем было что-то острое, в глазах особенно, словно хорошая приправа в профессионально приготовленном блюде. Этими загадочно-печальными глазами и крепко сжатым ртом, умело прикрытый панцирем и в то же время легкоранимый, он напоминал мне черепаху. Стоило только увидеть плотно сжатые губы, как становилось понятно, в каком постоянном напряжении он жил. Готовность к постоянной борьбе избавляла его от необходимости принуждать себя к какому бы то ни было подчинению.
На слова Черепаха реагировал быстро и точно. Обладал удивительной нечувствительностью к собственной боли. Если падал, то через мгновение вставал, и, точно зверь, снова лез в драку. В нем естественно уживалось что-то совсем детское и нечто зрелое, сильное — то, чего не было у меня. Мир его поступков, чувств и решений был действительно выше моего.