В ту ночь я закрыл дверь гаража и забрался в машину. Включив зажигание, я просунул садовый шланг через боковое стекло. Когда я это сделал, отчасти меня, как вспышка пламени от спички в темной комнате, озарило, что это неправильно.
Ты не должен убивать себя, что бы не говорили эти сволочные голоса в твоей голове.
Но я чувствовал себя таким несчастным, и все это было так тяжело, что я не мог больше терпеть, и следующее, что я помню — я сижу в машине. Прежде чем я закрыл дверь, я осознал, что этот раз был настоящим. Не только потому, что я подсоединил шланг (я делал это и раньше), а потому что я принес свой телефон.
Когда я написал Эммету «прощай», признался, что любил его, это было последней вспышкой света. Я плакал, пока писал ему. Так сильно плакал, что слезы ручьем лились по моим щекам. Написав последнее сообщение, я уж было хотел передумать, но мама никогда не позволит мне увидеться с ним снова, а я был слишком слаб, чтобы сражаться за него, и это заставляло меня чувствовать себя больным. Эммет только откладывал то, что я собирался сделать после окончания школы. Без меня ему лучше, он должен найти себе парня, который не будет так лажать. Мне хотелось бы поцеловать его на прощание, но я всего лишь послал смс.
Потом, чтобы не получить никаких сообщений, я разбил свой телефон и расслабился, ожидая конца.
Я еще не полностью отключился, когда парамедики вскрыли дверь гаража, но все же был одурманен настолько, что не смог им ответить, когда они позвали меня по имени. Я помню, как меня вытащили из машины и положили на носилки, надев кислородную маску. И помню, как носилки выкатили из гаража и затащили в машину скорой помощи. Думаю, я видел, как Эммет выходит из своей машины, возможно, видел, как он подходит ко мне, но после этого и до моего пробуждения в больнице, не помню больше ничего.
Я проснулся с ощущением, будто меня кто-то зверски напоил. Ощущал себя безвольным и парящим. Я не могу сказать, что это было хорошо, потому что такие слова как «хорошо» и «плохо» слишком условны. Я не чувствовал обычной тяжести, и мне не хотелось плакать. Я не чувствовал ничего вообще. Когда медсестра вонзила мне в руку иглу, мне было плевать на кровь. Я просто наблюдал за процессом. Если ей нужно, пусть забирает хоть всю мою кровь. Долгое время на мое лицо была надета кислородная маска, но в какой-то момент они сняли её и засунули мне в нос трубку. Очевидно я был под препаратами, которые оказались именно тем, что нужно, когда пришла моя мать, истеря и плача. На этот раз она меня этим не расстроила. Я хотел забрать домой целую коробку этого лекарства.