, – он выделил слово «задница», опять ударив по ней, позволив своей жадной руке задержаться там. Жжение от удара прошло прямо через мой позвоночник, вызывая знакомую дрожь, – Я был уничтожен. Я знал, что все безнадежно. Твой вид в штанах для йоги…мне пришлось тебя поцеловать. Ничто во Вселенной не могло бы меня остановить. Но если бы ты каким–нибудь образом сопротивлялась или дала повод для паузы, как бы сокрушительно это ни было, я бы остановился. Я люблю твоего отца, как брата, и я никогда не смог бы намеренно сделать ему больно. Но, Жозефина, я схожу с ума рядом с тобой. Каждое твое движение, простые вещи, например, смотреть, как ты пьешь вино, как рукава твоей толстовки спускаются ниже, чем нужно, а потом ты подтягиваешь их вверх, эти две маленькие родинки на твоем правом плече,
каждая, блять, вещь в тебе сводит меня с ума. Я не извиняюсь, и я не могу притворяться, что не чувствую того, что чувствую.
Он поцеловал меня, и я растворилась в нем. Мы медленно сняли с себя одежду и занялись любовью снова, медленной, интимной, страстной любовью. Руки изучают, рты целуют, пробуют и кусают. Толчки были медленные и размеренные, глубокие и сильные, неторопливые. Он сказал, что любит меня, и я плакала сквозь последовавший оргазм, сжимая его спину, не желая, чтобы он кончался.
Мы сползали вниз по лестнице к джакузи, остановившись только, чтобы взять две ложки, пирог и ведро ванильного мороженого.
Снег перестал идти, но лежал на ветках, когда мы отмокали в джакузи и ели десерт прямо из посуды для духовки. Он был прав, я никогда ничего подобного не пробовала.
Когда мы не отважились больше сидеть в воде, чтобы не съежиться от холода, как изюм, мы решились выйти в холод, чтобы перебраться в большую спальню.
Наши объятия превратились в поцелуи, и я почувствовала, как к моей ноге прижимается его член.
– Джон! Я думала, у мужчин твоего возраста есть определенные ограничения. Как ты это делаешь? – спросила я, взяв его в руку и чувствуя мышечный трепет, который я так любила.
– Ты вся Виагра, которая могла бы понадобиться любому мужчине, Жозефина. Твое тело делает это со мной. Повернись, я хочу снова быть в тебе.
Я перевернулась, позволив ему лечь впритык, его член скользил во мне сзади, мы лежали боком. Его руки исследовали мою спину и легли на соски.
– Мне так, так больно. Я не знаю, сколько я способна принять, – мягко умоляла я.
– Что болит, Жозефина? Скажи конкретно.
Он держал мои бедра, входя в меня, заставляя меня жалобно мяукать.
– Моя киска. Моя киска, папочка. Она так болит из–за тебя. Она такая чувствительная.