Я внимательно слушаю. Я — очень голодная гусеница, перед которой только что помахали сочным зеленым листком. Моей любви остро не хватает информации. Я столько раз допрашивала каждую прищепку, висящую на балконной веревке, каждую пуговицу, забытую Чудновским в ящике стола, а теперь за пару дней смогу узнать о нем больше, чем узнала бы за пять лет, проведенных в его квартире. И почему бы не побыть с мальчиком? Завтра я могу взять отгул. Давно пора, кстати, отгулы у меня накопились.
Я должна спросить соседок, — отвечаю я, — но я знаю, что они скажут. Им все равно. Они обе уезжают на выходные.
* * *
Придя вечером с работы, я вижу, что вещи Виолетты уже здесь. Знакомая картина: дрейфующий плот, собранный из остатков кораблекрушения. Впрочем, нет, это не плот. Вещи Виолетты не рассказывают никаких трагических историй. Они компактно и продуманно упакованы в дорогие и модные дорожные сумки. В самом центре огромный вертикальный чемодан на колесиках, длинный и лаковый, как Роллс-Ройс. Если это и плот, то кладь на нем, не пожитки растерянных, чудом спасшихся бедолаг, а скорее снаряжение опытных моряков.
Мальчик спит на разложенном диване. Виолетта, вышедшая из душа с полотенцем на голове ходит по комнате, держа у уха мобильник. Пока я снимаю туфли в прихожей, я слышу, как она говорит: «Склада под бутылку у меня нет. Ты уж подсуетись, Витюш, у меня бутылка пойдет через неделю». Я прохожу на кухню, достаю еду из холодильника и слышу: «Он доверился этим Марикам, а эти Марики его кинули». И, наконец, неизменное: «Денег нет — деньги будут».
Наконец она появляется на кухне, загорелая, плотно сбитая, завернутая в ярко-синее полотенце с дельфинами и морскими звездами, и я вспоминаю, что дело не в том, что она только из душа. Я всегда видела ее одетой вот так, завернутой в цветные платки. Пока было тепло, это были пестрые парео, а когда похолодало — яркие пончо. Видимо, весь ее гардероб — это попросту стопки сложенных отрезков ткани, кто бы мог подумать! Да-а, вот она какая, теща Чудновского. Как все-таки неожиданна всегда чужая жизнь, как непостижим ее алгоритм!
Виолетта сушит волосы феном и дает мне последние указания. Она рассказывает мне про мальчика: что-то еще об его простых детских ритуалах и привычках. «Поить его по утрам только Шоко». Днем можно дать колу, но разбавить наполовину водой. Наконец она собралась. Причесанная, накрашенная, завернутая в очередной (серый в корректную крапушку, видимо изображающий деловой костюм) кусок шерсти, она исчезает. Мальчика не слышно. Мальчик спит.